В университетской сутолоке все перемешивались и смотрели друг на друга то так, то эдак.

– Бабушка, так кто из них ближе? Чем, в смысле кем, сердце успокоится? – Соня формулировала вопросы гадательным языком, накручивая и без того кудрявые волосы на палец. – Мне многие нравятся. То один больше, то другой.

– Расклад хороший, ни ударов, ни больного сердца. Злодейка вот в головах, так куда без них, – глубокий и долгий вздох, видимо, был воспоминанием о тех «злодейках», которые встретились на пути самой Марьи Алексеевны. – А короли да валеты – все при тебе, и с разговорами, и со свиданьями: посмотри, сколько восьмерок выпало. Выбирай, кто по сердцу, – правой ладонью накрыла пиковую даму, а левой обвела кругом по мужскому контингенту карт.

Марья Алексеевна глядела в карточный калейдоскоп, высматривала нужную картинку или комбинацию, искренне желая помочь внучке. Соня молчала – нельзя мешать, и сама тоже пыталась усмотреть и высмотреть что-то из может-быть-предначертанного. Сказать, что она очень верила картинкам на картонках, было бы неправдой, но что-то откликалась в ней на эти незамысловатые «любит – не любит». Особенно ей нравилось, как бабушка называла пикового короля: он был «благородным», «постарше», совершенно не способным на плохие дела и не имеющим злых помыслов.

Гадание превратилось если не в ежедневный, то в частый ритуал. И как с подружками она общалась, согревая разговор кофе и наслаждаясь пенкой и сердечком на ней, так с бабушкой они кружили над картами, разговор становился задушевным и самое заветное выходило наружу. И еще Соня надеялась, что вот-вот и укажут карты на суженого, на единственного.

В их женском царстве из трех поколений – бабушки, мамы и Сони – витала надежда, связанная именно с Соней, с ее будущим счастьем. Старшие женщины, считавшие, что они свое отлюбили, на картах не гадали.

Бабушка не была в разводе, «не приято это было», говорила она. Но складывая воедино истории, Соня понимала, что жизнь с дедушкой, царствие ему небесное, была многотрудной. Дедушку она не помнила, но выходило, что человек он был молчаливый, говорил нечасто, но резко.

Мама, еще молодая, но утратившая интерес к противоположному полу, на предложение погадать ей ответила: «Я свое отгадала». И грустно поправила себя: «Вернее, прогадала». Прогадала, как она считала, с мужем, выбрав из многочисленных претендентов на ее внимание того, кто ценил свои интересы превыше всех остальных, и потому, уехавший в «очень важную» экспедицию сначала на полгода, затем на год, он вдруг поступил по чести, запросив развод заочно, и вскоре обрел свободу, пропал с их жизненного горизонта. Первое время молва доносила слухи, что Владимир Иванович сошелся с кем-то, потом женился на ком-то, неизвестно было, одно это лицо или два разных, но затем и слухи перестали доходить. Или Елена, мать Сони, перестала слышать их.

И мама, и бабушка очень надеялись, что Соня сделает правильный выбор и будет счастлива за всех них – и за обделенную лаской и вниманием бабушку, и за обманутую ласковыми словами маму. Обе представительницы старшего поколения твердо держались идеи ответственности, идеи полезности, идеи разумности. У мужчины свои обязанности, у женщины свои. Брак будет крепким, если они полезны друг для друга.

Соня слушала обеих, но не внимала. Ей казалось, что она сразу почувствует, Он или не Он. Как ей казалось, интуиция подводила или не давала однозначных ответов, как и бабушкины карты. На первом курсе, осенью, ей всё чаще и чаще хотелось говорить и пить кофе с Андреем, высоким, крепким, с умными серыми глазами и смешными кончиками ушей. Пересказывая сюжет книги, он незаметно для себя и даже для нее сворачивал на оружие, о котором знал всё или очень многое: историю, технические характеристики, современное применение, любопытные случаи. Она и не замечала, как вдруг вокруг нее были разложены автоматы, летели ракеты, которые немедленно сбивала самая современная система ПВО. Чего-то она не могла понять и, честно говоря, не хотела. Но это был шум войны, мир войны.