Украшение предназначалось для Ириллин, но в данную секунду Рогар едва ли помнил о ней. Положив массивное плетение на шею рачонка, он ловко застегнул замочек под ее волосами и отступил на шаг, любуясь тем, как отдельные, висящие на искусных паутинках-цепочках изумрудные капли легли на женской груди подобно струям дождя, стекающим вниз по телу и отражающимся в глазах. Золото тускло блестело на фоне смуглой кожи, и Рогару вдруг нестерпимо захотелось сорвать остальной наряд девушки, который выглядел теперь слишком дешевым на фоне бесценного шедевра. Он представил, как ее обнаженные соски проглянут между камней глубокого зеленого цвета, и как эти капли будут покачиваться на голой, гладкой, загорелой коже во время каждого толчка…

– А теперь сама разденешься? – хрипло процедил он сквозь зубы, понимая, что пугает ее своим напором, что смотрит слишком порочно, слишком жадно, слишком прямо, почти не скрывая грязных фантазий, мелькающих в голове.

Она неуверенно, даже робко подняла руку и пощупала украшение на груди, а потом вновь опустила голову и замолчала. Он скрипнул зубами сильней.

– Что ж, девочка, которая мыслит понятиями «люблю – не люблю», скажи тогда мне, зачем ты сегодня днем прыгнула на мой меч, защищая безобразного старика? За что ты его любишь? Кто он тебе? Родственник? Любовник?!

На последнем слове она вполне ожидаемо дернулась, будто он залепил ей пощечину, и вспыхнула до корней волос.

– Нет! Нерпу-Поводырь… он… – приоткрытые губы в волнении жадно хватили воздуха, грудь поднялась, зеленые камни брызнули искрами. Рогар невольно затаил дыхание, удерживая стон. – Он нужен Нершижу… а я люблю тех, с кем выросла… поэтому его нельзя убивать…

– А тебя? Ты понимаешь, что я мог запросто снести тебе голову?

Робко кивнула, пряча взгляд, словно глубже забираясь от дея в свой невидимый рачий панцирь.

– И когда бросилась на меня, тоже это понимала?

Снова кивок.

– Так что же тогда получается, старика нельзя убивать, а тебя – можно?!

Янтарный мед женских глаз вдруг подернулся холодной сталью.

– Если я умру, Нершиж почти ничего не потеряет. Если погибнет Нерпу – умрет Нершиж. Погибнут все. Это гораздо важнее.

Против воли Рогар ощутил, как пересохло в горле и свело судорогой грудь. А может, и правда взять эту малышку с собой в цитадель, туда, где все погибают, где чужая смерть перестанет казаться ей романтичной жертвой и предстанет обыденной необходимостью? Что станет с ней там? Как скоро она испугается и изменит приоритеты? Как скоро запросится обратно?

А что, если не испугается и не изменит?!

– Раздевайся, – сухо приказал он и кивнул в сторону растерзанной постели, – и ложись.

Длинные ресницы затрепетали, но подбородок лишь вздернулся выше. Содрогаясь всем телом, она завела руки за спину, распустила на талии платье, потом взялась спереди за вырез и стянула вниз, обнажая небольшую, аккуратную грудь. Крохотные соски напряженно стояли, нахально подмигивали между золота и изумруда, окончательно сводили с ума, и Рогар не выдержал, в два шага вновь оказался рядом, сорвал с женской шеи украшение – не хочет, значит, и не получит, – отшвырнул в сундук. Провел рукой от ключицы вниз, стиснул один из сосков между пальцев, возможно, чуть сильнее, чем следовало, потому что девушка болезненно застонала.

Воспользовавшись этим, он наклонился и впился в ее девственный рот. Брал ее губы долго, жадно, умело, так, как нельзя целовать невинных дев, пил ее стоны, наслаждаясь тем, как колет ладонь напряженный, измученный сосок. Не прерывая поцелуя, скользнул рукой ниже, за собранное на животе платье, чтобы чуть тронуть подушечкой указательного пальца чувствительное местечко между ее нижними губами. Сам застонал, представляя, как сладко было бы погрузиться в ее тело, брать ее внизу так, как он делал это языком в ее рту.