А ведь скорей всего станет, если уже попробовал остановить рукой меч, направленный на женскую шею. Потому что когда двое мужчин хотят одну женщину, это может закончиться мирно лишь в одном случае: кто-то добровольно уступит.

Значит, они оба должны избавиться от нее.

Рогар небрежно отбросил меч, почему-то ощутив глухое раздражение от этой мысли. Девчонка молчала, кусала губы и волком глядела на него исподлобья, поэтому он подошел к ней почти вплотную, остановился лицом к лицу:

– Так зачем ты пришла?

Она не выдержала, опустила голову под его взглядом, пробормотала:

– Мой долг – приносить пользу Нершижу.

Рогар едва не расхохотался. Да что она знает о долге? Что понимает в жизни, кроме нескольких фраз, вдолбленных фанатиком-отцом? Старейшину дей, кстати, прекрасно понимал. Если хочешь удержать власть над общиной в сложных обстоятельствах, обязательно нужно создать нечто вроде религии, а любое неповиновение карать смертью. Все должны верить и служить одной неизменной идее, не подлежащей обсуждению. И, с точки зрения вырождения населения из-за близкородственных браков, верования Нершижа вполне разумны.

Он отшагнул чуть в сторону, чтобы тусклый огонек единственной уцелевшей в погроме свечи осветил гостью. Почему он был так слеп, что не разглядел раньше, под палящим полуденным солнцем, того, что видно теперь в таинственном полумраке? Что ее волосы на самом деле – это медь и золото, смешавшиеся воедино. Что ее потрескавшиеся обветренные губы так и манят поцеловать именно этой своей некокетливостью и естественностью. Что ее ресницы дрожат, как крылья бабочки? Что у нее высокие скулы и хрупкая шея? Что она так молода, так молода, как не была даже Исси, когда Рогар женился на ней?

А ведь тогда они оба были молоды и наивны.

Подцепив пальцем, он чуть спустил с плеча девушки лямку платья, заметив, что сзади оно прихвачено по талии грубой ниткой. Островитянка задышала быстрее и переступила с ноги на ногу от его прикосновений, но Рогара это не волновало. Ну конечно, ее вымыли и переодели для него, нацепив красивый наряд с чужого плеча. Уж не жена ли старейшины поделилась своим? Вспомнилось, как она умоляла забрать падчерицу с острова, мотивируя тем, что здесь ей будет плохо, и как истово предлагал девочку собственный отец.

На нежной коже багровели длинные полосы от ударов. Что же он, практически бессмертный бог, делал сегодня среди этих низкоразвитых, безобидных людей? Торговался с одним стариком, чуть не снес голову другому, приказал стегать девочку плетью. На что еще он готов ради Эры?!

На все.

Ради Эры он пойдет на все, что угодно.

Ведь терять больше нечего.

Рогар мог бы просто захватить остров, как угрожал правителю. Убить ненужных женщин, связать и силком загнать на корабль мужчин. Мог, но не видел в этом смысла. Рабы никогда не станут так биться, как вольнонаемные. В цитадели, едва завидев крылья орана или острые клыки вирга, трусы побегут, слуги бросят оружие. Но ему не нужны ни первые, ни вторые. Биться с ним бок о бок смогут только воины, а воспитать их из сынов Нершижа получится, только если правитель прикажет своим подданным слушать дея и во всем подчиняться ему. С детства привыкшие следовать одной идее, они не дрогнут.

Вот почему он так отчаянно блефовал и торговался со стариком.

Рогар провел пальцем по следу на спине рачонка, и остренькие лопатки задвигались, позвоночник выгнулся, избегая этого касания. От боли или от отвращения она так дергается? Рогар наклонился к девичьему уху, ощущая, как щекотят лицо завитки ее удивительных волос, и прошептал:

– Если бы Шион настоял, что ты не заслуживаешь вообще никакого наказания, я бы не приказал тебя бить.