– Десять плетей, мой дей, – наконец проговорил Шион и низко опустил голову.

– Ну что же… – бог задумчиво помолчал, – …дешево же ты оценил жизнь своего дея. Но пусть будет, как ты скажешь. Накажи ее сам.

Кайлин едва не рассмеялась. Десять плетей? Когда меньший проступок в отношении дея карается смертью?! Да Шион же пожалел ее! Она хотела даже сказать ему это вслух, но кто-то из охраны толкнул ее на пол, рывком порвал на спине платье. Кайлин было плевать на дорогую ткань. Никто из мужчин никогда не жалел ее раньше – вот что важно. Чуть повернув голову, она видела, как мачеха рыдает на плече отца, видела его лицо. Облегчение, явственно написанное там, говорило само за себя. Как восхитительно все складывается! Казнить Нерпу бог вроде бы передумал, а что такое несколько ударов для крепкой своевольной дармоедки?!

Впрочем, благодарности от него она и не ожидала.

Шиону поднесли небольшую плеть с витой рукоятью, по виду больше подходящую для того, чтобы погонять животных. Он по привычке взял ее правой рукой, но пальцы, испачканные кровью, не держали, и плеть упала совсем рядом с Кайлин.

– Все в порядке, – шепнула она, когда он наклонился, чтобы взяться за рукоять левой. – Я не боюсь. Отец тоже наказывает меня, и довольно часто.

Шион посмотрел на нее широко распахнутыми глазами и резко выпрямился. Кайлин осталась стоять на четвереньках, перед ее лицом маячили лишь мокрые камни пола, да подбитые железом сапоги дея. Ее всю трясло, хотелось почему-то хохотать и плакать одновременно. Все началось с того, что бог из цитадели просто не понравился ей – и вот куда все пришло: он с любопытством наблюдает, как желанный ей мужчина хлещет ее беззащитную спину.

«Он сразу понял, что я презираю его, – догадалась вдруг Кайлин, – тогда, на причале, он все-таки заглянул мне в душу. И теперь он мстит».

Она пребывала в таком возбуждении, что первый удар даже не почувствовала. Только что-то свистнуло над ухом, и между лопатками стало горячо.

– Да ты же гладишь ее, как любовницу, Шион, – прозвучал над головой вкрадчиво-мягкий голос дея.

Впрочем, второй удар не сильно отличался от первого. Даже рискуя навлечь на себя гнев бога, Шион не желал причинять ей настоящую боль. Дей опустился на корточки, его пальцы заправили одну из непослушных прядей Кайлин за ухо. Она набралась смелости посмотреть ему в лицо и увидела там удивление.

– Почему ты не плачешь?! – спросил он так, словно изучал необычную, только что встреченную букашку, и даже для верности догадок провел большим пальцем по ее щеке под глазом. Кожа на подушечке оказалась чуть шершавой, но теплой, закрыв глаза, Кайлин, пожалуй, бы не отличила прикосновение бога от человеческого.

Плакать? Вот глупости! Бог из цитадели, видимо, плохо знал, что такое жизнь на Нершиже, если решил, что она станет лить слезы из-за пары ударов. Нет, глаза у Кайлин часто бывали на мокром месте. Например, она бы заплакала, если бы умер еще кто-нибудь из маленьких братиков и сестер. Или если бы отец решил отдать ее мачеху океану, по традиции повесив той камень на шею. Если бы ей пришлось отдать невинность какому-нибудь мерзкому старику – тоже бы порыдала. Не на виду, но потом, в уединении, наверняка. А из-за наказания… Кайлин стало еще веселее. Она открыла рот, чтобы поделиться с деем воспоминанием, что раньше у отца был другой посох, из золотистого коралла, и его пришлось сменить на розовый, потому что старейшина сломал его об нее, но ей помешали.

– Семь человек, мой дей! – выпалил вдруг островной правитель, и Кайлин могла поклясться, что краем уха слышала, как мачеха что-то сбивчиво шепчет ему. – Нершиж отдаст вам семь сыновей, только смилостивитесь к нам!