– Дай мне её, – прошептала толстуха, выбравшись наружу. – Нас уже ждут.

– Кто?

– Это не моя тайна, – на удивление миролюбиво ответила Жанна, принимая на руки девочку. – Если Ричард решит тебя во всё посвятить, то ты и так всё узнаешь.

– Не задерживайся, – обратился к ней Ян. – До утра надо будет придумать, где укрыть детей.

– А по Акселю, разве еще не решили?

– Нет. Родители пока деньги на него собирают, у них по плану время до послезавтра было.

– Значит надо торопить. После выходки этого, – Жанна кивнула на меня, – рядом с малышами находиться опасно.

– Какие деньги, какой выкуп? Вы о чем вообще?

– Сейчас всё поймешь. Пойдем к Дику.

После отъезда рыжей бестии вместе с Викой на Рендж Ровере, мы вернулись в полутёмную комнату, изображающую здесь офис, где тихо между собой переговаривались лысый тип и коп. Увидев нас, они замолчали, а лысый указал рукой на скамейку, на которой я до этого и сидел.

– Янек, я не понял, вы что, детей продаёте? – проигнорировав жест «босса» я остался стоять в дверях.

– Нет, конечно. Мы детей возвращаем родителям. Настоящим родителям.

– Предварительно собрав с них лишнюю сотню шекелей?

– А как иначе? – искренне удивился поляк. – Чтобы ребенка вернуть, его, для начала, надо из приёмной семьи украсть. А это уголовное преступление. Плюс ребенка нужно из страны вывезти, а это не так легко. Родители просто оплачивают нашу работу, наше время и наш риск, вот и всё.

– Ну вы и барыги, на чужом горе наживаетесь, – я сплюнул под ноги, продемонстрировав всё презрение, на которое был способен.

– Кто наживается? Мы? – Ян впервые за эту ночь потерял самообладание. – Мы все, как и ты лишились своих детей, своих близких. И ты еще смеешь упрекать за то, что мы помогаем остальным?! Не охренел ли ты?

– За деньги? Естественно, помогаете. Чего бы за баксы не помочь?

– Заткнись, – прошипел Янек. – Еще раз так скажешь, и я за себя не отвечаю.

– Что скажу? Что вы алчные твари, делающие бизнес на детях?

Что произошло, я даже и понять не успел. Вот рыжий, плешивый поляк стоял в метре от меня, и вот я уже лежу на грязном полу, а он, оседлав меня, бьет по лицу. Бьет четко, резко, методично. Спасло меня только то, что полицейский, вместе с лысым типом, вмешались, и оттащили взбешённого очкарика.

– Ты нааверноее не праавильноо пооняал, – сказал Люк, помогая мне подняться. – Сядь, мы сеейчас тебее всё объяасниим. Держии.

Я принял из его рук платок и проложил к разбитому носу, усевшись всё же на указанную скамейку.

– Чтоо, не ожидаал такооого от Йаанна? Маало кто ожидаает, – нагло ухмылялся полицейский, глядя на меня, останавливающего кровь, пока Дик, чуть вдалеке экспрессивно что-то внушал Янеку.

– Ян, – громко сказал я. – Ты хотел мне о чем-то рассказать? Я тебя слушаю.

Поляк молча подошел и встал напротив. Было видно, что он так и не успокоился.

– Это Норвегия. А что ты знаешь о Норвегии? – начал он издалека.

– Викинги. Фьорды. Лосось. Нансен еще, который собак своих жрал.

– Норвегия – это дыра на карте мира. По крайней мере, была дырой до конца Второй Мировой Войны. Городов как таковых не было, население веками жило на хуторах. Хутора были изолированы друг от друга до такой степени, что в жены было проще брать сестер или дочерей, чем идти свататься на другой хутор.

– Ну, ты мне об этом еще в машине говорил.

– Так вот, когда в середине двадцатого века норвежцы нашли нефть и газ, они из нищих крестьян в один миг стали богатейшими людьми в Европе. Но повадки свои не поменяли, а наоборот, стали их пестовать.

– В смысле?

– Гомосексуализм, зоофилия, педофилия, женская эмансипация, доходящая до идиотизма.