Когда Валерия очнулась, вокруг была кромешная тьма. Она не могла понять, сколько времени пролежала без сознания. Мобильного телефона у неё не было – мама, боясь военных последствий, забрала его и выбросила после ухода отца. Время они определяли только по будильнику и настенным часам.

Ноябрьский мороз пробирался всё глубже. Валерия попыталась встать. Ноги и руки были целы, но онемели от долгого лежания на снегу. Усевшись спиной к упавшему дереву, она начала массировать ноги, чтобы поскорее встать и уйти. Через пару минут она замерла, услышав автоматные очереди недалеко от деревни. Гуси и утки больше не галдели. «Бедные мои», – подумала она.

Очевидно, в деревне был отряд. Но чей – русский или вражеский? Валерия не знала. Кричать или убегать было нельзя. Она тихо сняла рюкзак, положила его на землю, свернулась калачиком и легла, положив голову на рюкзак.

– Мамочка, помоги мне… – прошептала она в пустоту и тихо заплакала.

Для девочки, выросшей в любви и спокойствии, не знавшей насилия и смерти, но знакомой с основами выживания в лесу благодаря отцу, это было одновременно страшно и смело. В радиусе нескольких километров шла война, а она одна в лесу.

Засыпая, Валерия утешала себя мыслями, что лес ей знаком и она сможет добраться до города. Она надеялась лишь на три вещи: чтобы город был цел, чтобы её не нашли ночью, и чтобы «завтра» наступило.

– Мамочка… – снова прошептала она в темноту и медленно уснула, пока мир вокруг неё умирал.

5

Валерия медленно шла вглубь леса, перебирая онемевшими ногами по скрипучему снегу и мёртвой листве. Ветки молодых деревьев цеплялись за её трико, а она оглядывалась по сторонам, стараясь не наткнуться на самое страшное. «Завтра» наступило, и рассвет был уже близко. В утреннем свете она могла различать силуэты деревьев, но людей пока не видела.

В лесу стояла абсолютная тишина. Настолько тихо, что Валерия слышала, как стучит её сердце. В детстве, во время прогулок, она никогда не замечала такой тишины.

Когда солнечные лучи пробились сквозь деревья, Валерия заметила на рукаве куртки тёмное пятно. Сначала она подумала, что это грязь, но, присмотревшись, увидела засохшую кровь. Сердце её заколотилось сильнее. Она замерла на месте, охваченная тревогой. Её пугала не сама кровь, а то, что она не знала, откуда она. Рука не болела, и единственным объяснением было то, что она повредила голову, когда упала от взрывов на опушке леса.

Валерия, которая до этого спокойно шла, переживая лишь о возможной встрече с врагами или новыми обстрелами, теперь беспокоилась ещё и о своей ране. Она чувствовала боль в затылке, но не могла понять, насколько серьёзно повреждение. Ей нужно было зеркало или телефон с камерой, чтобы осмотреть рану, но ни того, ни другого у неё не было.

Присев на корточки у сосны, Валерия достала из рюкзака кусочки хлеба и попыталась перекусить. Но боль при жевании не дала ей закончить. Она всегда гордилась тем, что не поддаётся панике, – эта черта передалась ей от матери. Сейчас, когда многие на её месте потеряли бы самообладание, Валерия держалась. Даже слёзы, подступающие к глазам, она сдерживала. Плакать было нельзя.

Немного отдохнув, она продолжила путь. К концу дня, когда начало темнеть, усталость взяла своё. Попытки поесть снова закончились неудачей – боль в челюсти и затылке усиливалась. Валерия глубоко вдохнула, пытаясь выдохнуть боль, но вместо этого из глаз потекли слёзы. Боль становилась невыносимой, а ночь – всё холоднее.

Равнинная местность быстро покрывалась ночным морозом, как только солнце скрылось за лесом. Устроившись под полусогнутым деревом, Валерия заметила, что за весь день не слышала взрывов или выстрелов, кроме тех, что раздавались в деревне бабушки. Вспомнив, что мама Насти обещала приехать за ней, она задумалась: следил ли кто-то за её действиями всё это время? Почему её не убили? Были ли в деревне солдаты, пока она выпускала животных? Кто был по ту сторону деревни, когда началась бомбёжка?