– Раз, два, три! – громко считает Джура и сильно, до боли зажмуривается.

Свет ударяет по глазам всех, находившихся внутри, кроме тех кто успел предварительно закрыть глаза.

Яркий луч пронзает небольшую площадь коридора, и через секунду пропадает, но ее оказывается для всех достаточно.

Вукашин успевает увидеть фигуру с палицей – лом ли, гвоздодер – неясно, решительно выходящую из-под пространства лестницы и двигающуюся по направлению к Джуре.

Сам Джура вместе с Кристияном, тщательно прячующим лицо, оказываются восседающими в импровизированном троне, образовавшимся от сдувшейся головы быка, пока какие-то другие люди по периметру безуспешно держат кто колеса, кто рулевые рычаги колесницы не в силах поднять их вес.

Их изумленные лица тоже озаряет свет, и тут же поглощает тьма.

А дальше в этой тьме Вукашин с криком обрушивается на человека с палицей, снося того с ног. Звук гулкого металла, опрокинувшегося на каменный пол, утопает в криках и возне, рождающейся где-то наверху, где Йожин с Яковом налетают на колесницу, оттесняя ее еще дальше в глубину, к двери черного входа. Не до конца пришедший в себя Джура, стягивает с головы быка Кристияна, и между толпой ослепленных палилульцев и полузрячих актеров, образуется заслон в виде быка.

– Поднимаем его!

Четверо, взявшись кто за что, запрокидывают бычью голову, вдавливая палилульцев в стены, а тех, кто не у стены, выдавливая в открытую дверь.

Снова загорается свет, на этот раз не короткий, а постоянный.

На полу лежит Горан, на нем сверху восседает Вукашин. Над ними, еще выше, стоят спиной друг к другу Тияна, Славица и Талэйта – все вооруженные: лопатой, метлой и пружинным фонариком. Кристиян, морщась, подобрал выпавший из рук Горана лом.

Йожин с Яковом выталкивают оставшихся палилульцев, растерянных и не сопротивлявшихся на улицу. Их лица недоуменно смотрят на сцену у лестницы, пока их обзор не скрывает закрывающаяся дверь. В нее тут же обрушивается град тарабанящих кулаков.

– Слезь с меня, гад! – процеживает лежащий на полу, оставшись один среди скадарлийцев.

К нему подходит Джура и внимательно его рассматривает, взяв в руки фонарик.

– Так значит ты – Горан? А я Джура. Приятно познакомиться

Тот молчит, краснея и брыкаясь под Вукашиным.

– А зачем ты нас хотел выгнать? Да так грубо. Силой. Мы же актеры, а не воины. Мы только играем воинов. Посмотри, – Джура не оборачиваясь, указал на остальных – они все младше тебя, а ты с ломом, ворвался к нам, выломал двери. Но мы же никому не делаем зла, что здесь обитаем. Эта фабрика пустует. Мы здесь собираемся и готовим спектакли. А ты хотел нас этой трубой выгнать? Даже их? – Джура не переводя взгляда, указывает на девушек.

– Слезь с меня!

– А брыкаться не будешь? – спрашивает Вукашин.

– Не будет, Вук, пусти его. Мы же не они, – серьезно смотря на лежачего говорит Джура.

Отряхиваясь, Горан встает. Все следят за ним.

Стоящие у дверей Йожин и Яков тоже прислушиваются к разговору.

– Ладно, актеришки, сегодня вам, считайте, повезло. Провели вокруг пальца. Хотели вас по-хорошему прогнать, не получилось. В следующий раз с центрального входа, с главной улицы будем атаковать. Выпускайте меня.

И двинулся к двери.

– Мы тебя так просто не отпустим, – кровожадно ухмыляется Кристиян и в свой черед взмахивает трубой.

– Нет, выпустите! – настаивает Горан, и оборачивается на молчавшего Джуру. – Вы же не мы. Кишка тонка. Для вас это – он обвел рукой помещение, – всего лишь игра, веселье, потеха для детишек на праздниках. А для меня, моих детей, для семей вот этих парней – это все работа и жизнь. Здесь наш хлеб.