– Я знаю, что Глеб… – делаю глубокий вдох, – собирается жениться на Снежане и не хочет со мной общаться. Но я считаю, что он должен знать о том, что…

– Так… – мать Любимова откидывает в сторону ручку. – А сейчас ты скажешь, что беременна? – ее идеальные подколотые губы изгибаются в надменной усмешке, и я теряюсь на несколько мгновений, не зная, как на это ответить.

– Да, я беременна, – достаю из сумки заключение врача и снимок узи, которые сделала после похода к терапевту и неудачного звонка Глебу. – Два плодных яйца.

– И? – женщина мажет взглядом по моим доказательствам беременности. – Ты ждешь поздравлений или чего? Денег?

– Я просто хочу донести до вашего сына эту информацию.

– А больше ты ничего не хочешь? – она откидывается на спинку кресла и стучит острыми ногтями по столу.

– Мне кажется, это нормальное желание, поскольку он имеет непосредственное отношение к сложившейся ситуации.

– Он ли? – её губы изгибаются в издевательской усмешке.

– Слушайте, просто передайте ему это.

– Ну передам, а дальше что? Думаешь, он разорвет помолвку со Снежаной и бросит все, чтобы играть с тобой в семью? – каждое ее слово полосует еще свежую рану, словно бритва.

– Да что с вами не так? – смотрю прямо в карие глаза, что унаследовал от этой жестокой женщины ее сын. – Неужели так сложно оставаться людьми и обязательно нужно растоптать, унизить, добить?

– Не нравится – ты знаешь, где выход. Я тебя не звала.

– В любом случае я все сказала. И буду ждать ответа от вашего сына, – забираю снимок и заключение.

– Какого ответа? – напрягается она, и на лбу проступает выпуклая вена. Такой небольшой дефект, но так точно отражающий ее сущность.

– Не против ли он аборта.

– Уверена, он будет всецело за. Хотя какое ему дело до чужого ребенка.

– Зря вы так. Я никогда не обманывала Глеба.

– Все вы так поете, а потом выясняется, что мужчины по пятнадцать лет воспитывают чужих детей.

– Передайте ему эту новость и позвольте самостоятельно сделать выводы. Он большой мальчик. Так пусть несет ответственность за свои действия, – ухожу не попрощавшись.

А спустя два дня мне приходит сообщение от Любимова: “Мне плевать, беременна ты или нет. Даже если от меня, избавься от этого недоразумения”.

И спустя пару минут мне на счет падает крупная сумма с подписью: “На решение проблемы”.

Он вынес приговор нашим малышам и поставил жирную точку в наших отношениях.

Мне бы вздохнуть облегченно, что это не только мое решение. Но почему так горько и больно при мысли, что моим деткам даже не дали шанса?

Моей плоти и крови, результату той безумной любви, что испытывают в жизни только раз.

И до этого момента я воспринимала их не как детей, а как нечто эфемерное, с чем можно покончить раз и навсегда и не вспоминать больше. Но именно сейчас, когда вся семья Любимова так цинично выставила нас из их жизни, я уже не уверена, что довести это дело до конца будет легко.

Но одна я точно не смогу вырастить двоих детей. Да и родители сойдут с ума, если узнают. А значит, выход один…

– Мам, пап, я беременна, – репетирую я, стоя у дверей родительской квартиры. – Кто отец – неважно, – но, конечно же, они догадаются кто. Но вдруг получится ввести их в заблуждение. – Нет, не женится. Да, буду рожать.

Сколько бы я мысленно ни прокручивала этот разговор, знаю, что получится все совершенно не так, как я запланировала. У мамы будет истерика, а папа перестанет со мной разговаривать.

Но все решено.

Уже стоя перед дверями операционной, я поняла, что не могу. Просто не могу убить своих детей, и все тут.

За те две недели, что я знала о беременности, я перестала думать о детках у меня в животе как о чем-то, не связанном со мной.