– Ты сильнее, чем я думал! – воскликнул он. – Теперь куклы не посмеют отказать, они будут бояться тебя как огня. Ты сломал их ворота! Вот это да, вот это сила! – Бопс, явно довольный результатом, уверенно шагнул вперёд.

Остин почувствовал лёгкую слабость в ногах, словно из него выкачали всю энергию, но он был, несомненно, доволен собой. Огонёк в его фонаре стал крохотным, едва заметным, как тонкая ниточка. Мальчик испугался. Ничего страшного, всё хорошо, я с тобой, – шептал он пламени, мысленно поддерживая его. – Скоро ты восстановишься. Остин обнял лампу и зашагал дальше, стараясь вспомнить что-то столь же мощное. Светлая река воспоминаний, целебный эликсир, текла в сердце, наполняя его смелостью.

Казалось, что после оглушительного треска разбивающегося стекла даже шипение шёлковых лент замерло в ожидании неизбежного. Затишье перед бурей, подумал мальчик, ощущая, как напряжение, как пружина, сдавливает воздух. От этого ожидания сердце забилось быстрее. Вскоре вдалеке раздались отголоски птичьей трели. Остин замер: здесь, в лабиринте, есть что-то живое, этого просто не может быть! Птицы, живущие в полной темноте.

– Это голоса птиц, – прошептал он, не веря своим ушам.

– Да, мы уже близко, – произнёс Бопс, и в его голосе прозвучала нотка тревоги, он предчувствовал надвигающуюся опасность. – Это свиристели, ручные птахи кукол, их слуги. Птицы хоть и красивые, но смертельно опасные. Не верь их чарующему пению. Рой свиристелей, словно стая саранчи, оставит от тебя одни косточки, если попадёшься к ним в когти.

– Они могут… – начал мальчик, но не закончил, во рту пересохло.

– Да, – сказал Бопс и взял за провод Лумпа. – Лучше держаться ближе друг к другу.

Внутри всё похолодело, и по коже пробежали мурашки. Разве птицы могут быть людоедами? Это казалось невозможным, противоестественным, и от этого ужас становился ещё сильнее. Самые жуткие кошмары, которые Остин видел во сне, не могли сравниться с тем, что он переживал здесь, с тем, что ждало впереди. Каждое движение – опасность, каждый шорох – угроза, каждое существо, встретившееся на их пути, – хищник, готовый наброситься в любую минуту.

– Смотри в оба, не отвлекайся ни на что, – прошептал Бопс, его глаза настороженно и быстро осматривали окрестности. – Куклы очень хитры, они могут напасть, когда ты меньше всего этого ждёшь.

Лумп снова погас и шагал рядом с Остином, стараясь стать менее заметным. Бопс поднял с шёлкового ковра иглу, похожую на металлическую дубину, переложил её из руки в руку, слегка подкинул в воздух, будто готовясь к схватке. У Остина было лишь одно оружие – фонарь. Несмотря на то, что он ещё не восстановил силы после битвы со стеной, он был готов вновь оживить любое счастливое воспоминание. В обиду он себя не даст, тем более что смог разрушить стену из чёрного стекла. Остин никогда бы не подошёл к такому препятствию, если бы до сих пор сидел в своей комнате.

Вскоре впереди замаячили зелёные огни, и Бопс, с облегчением выдохнув, пробормотал:

– Слава грёзам! Это Мирины, мы почти добрались.

– Кто? – недоумевал Остин, прищуриваясь, стараясь рассмотреть очертания вдали.

– Один из народов кукол, – ответил Бопс. – Они не настолько радикальны, как остальные, и не такие истеричные, как худшие из них. Они дружелюбны в какой-то степени, но всё же следи за словами.

– А что это за зелёные огоньки? – поинтересовался мальчик.

– Сейчас сам всё увидишь, – ответил Бопс.

Когда они подошли ближе, Остин смог различить очертания зелёных палаток и небольших шатров, на коньках которых светились изумрудные огни. В центре палаточного городка, где изумрудные камни были сложены в большую кучу, словно магический алтарь, вырывалось нефритовое пламя, освещая всю окрестность. Мальчик заметил первых кукол. Они были одеты в строгие костюмы, как юристы или бизнесмены, которых он видел по телевизору. Остин представлял, как они в кабинетах всё время печатают и пишут и что работа у них весьма скучная. Также были девушки и дамы в роскошных вечерних платьях, расшитых камнями всех оттенков зелёного. Они кружились в танце под светом огня, словно ожившие марионетки, а их наряды переливались как утренняя роса на траве.