– Нет ну правда, Радуга, справишься ж без меня?

– Ступай-ступай, гулёна, хоть на всю неделю. Что я за своими детьми ночью не услежу?!

На красное крыльцо выскочила Ель, оглянулась и, заметив Грома, повела головой, подмигнув усмехающейся весёлой половиной лица:

– Пошли?! – он равнодушно покачал головой в ответ. Только её это не устроило, подошла ближе, да и присела на корточки напротив, положив локти на его колени – Иж, смурной какой?! Чего, болит ещё там? – поинтересовалась, повернув голову слезой и поведя глазками в пах.

– Ничего у меня не болит! И не пойду я больше туда!

– Обиделся на девок глупых? Косу не дают – она надула губки, будто заплачет сейчас, или засмеётся, не понять – никто женихом не берёт? А я вот тоже раньше обижалась, я ведь была замужем, не знал? Ну об этом у нас не любят говорить – тон её как-то неуловимо изменился, став из насмешливого, задумчивым, искренним, даже душевным – чуть старше тебя была, когда выдали без всякой красной горки. Я ж с детства помолвлена, потому-как из семьи вождя. Так-что честь по чести, как и было сговорено, отдали меня в другой род. При свете дня взошли мы на ложе и, перед духами и людьми, отдала я своё девичество, вместе с косой, молодцу статному да знатному. И не понесла! Год не понесла, второй, а потом волхвы посмотрели, бесплодная мол. Вот и вернули назад меня, так и живу теперь, у своего же дяди прислужницей. Вот видишь?! Ничего б у нас с тобой не вышло, пусть если бы и хотела я в твой род перейти – даже весёлая часть лица теперь казалась грустной, про другую и говорить нечего, рядом с большой слезой духа, мелькнула маленькая, натуральная – ладно, пойду я! Веселье да народ ждёт ха-ха-ха-ха – встала, смахнула слезу и, повернувшись улыбчивой стороной, весело усмехнулась, да и побежала.

А на крылечко вышла Радуга, со своим маленьким сыном на руках. Обняв ладошками, он сосал налитую грудь, выпростанную через расстёганный и сложенный на бок ворот. Жена вождя задумчиво посмотрела вслед Ели и присела на ступеньку.

– Мне иногда думается, вдруг это я её прокляла? – равнодушно прозвучал её голос. Посмотрела на Грома – Ты же всё понял на красной горке? – спросила, и догадалась, что он смотрит на её грудь, где по белой коже пророс символ несчастья, чёрная ветка боярышника, корявая, толстая, гораздо страшнее чем на лице и руках. Острые шипы совсем близко к лицу ребёнка и лишь пара маленьких белых цветков – Да, сама иной раз пугаюсь.

– А, да – спохватился и не к месту ответил Гром – не нужен мой род никому.

Радуга кивнула подтверждая. Ребёнок вдруг отвалился и отрыгнул, заставив Грома вздрогнуть.

– Ну вот и всё, теперь баиньки… – деточке сообщила, да протянула – Подержи – Гром нежно взял голенькое лёгкое тельце и, пока Радуга обмывала грудь у колодца и застёгивала воротник, с удивлением смотрел как тот пялит блестящие глазки на него и улыбаясь агукает – Давай! – приказала, забирая ребёнка – Пойдём со мной!

Поднялись в высокую горницу по скрипучим ступенькам. Здесь в кроватке, подложив ладошки под голову, тихо сопела девочка. Радуга уложила ребёнка в колыбельку, что свисала с потолка, укрыла одеяльцем и, приложив палец ко рту, кивнула на следующую дверь, в светлицу, где горел свет сразу от нескольких лучин в поставцах.

– Как дети? – спросил вождь Коряга, поднимая голову от книги. Не высокий, но крепкий, кряжистый мужик. Чувствовалась в нём какая-то твёрдость и надёжность, словно стена охранная.

– Спят – Радуга подошла к креслицу и обняв мужа чмокнула в кудри – вот Грома привела, женить пора отрока. Род Весеннего неба рвётся возрождать.