Дыхание двух женщин, биение трех сердец и ветер.

Гормлат

Ситрик стоял за главным столом королевских чертогов.

Это я сказала сыну, что люди должны чаще видеть его на почетном месте, понадеявшись, что у него хватит ума не улыбаться приятелям. Время открытых притязаний на королевский трон Дублина еще не настало. Сначала Ситрику нужно завоевать поддержку народа.

Ситрик приковал немало взглядов, но внимание принадлежало не ему одному. За королевским столом также стояли Харальд и Дугалл, два старших сына Амлафа, а еще Ивар из Уотерфорда, приехавший на похороны Глуниарна. Прибывшие с ним воины – целая сотня – терпеливо замерли в дальнем конце зала и ожидали начала собрания вместе со всеми. Ивар не имел прав на дублинский трон, но правители не приводили в чужой город такую дружину, только чтобы пролить слезу над погребальным костром. Впрочем, пока он тоже выжидал. Трон пустовал. Никто не осмеливался его занять – по крайней мере, до похоронной церемонии, посвященной усопшему королю.

Оставаясь в задних рядах толпы, я улавливала все слухи и перешептывания, доносившиеся с передних. Впрочем, с тех пор как после пира обнаружили тела Глуниарна и Эгиля, ничего не изменилось. Великий правитель, умерщвленный завистливым племянником-ублюдком. Да прольются слезы богов.

Наконец двери зала закрылись, и разговоры стихли.

Жена Глуниарна, Мор, поднялась на ноги. Ее руки дрожали, а бледные щеки за три дня рыданий опухли и покрылись ярко-розовыми пятнами. Она возложила одну руку на тело покойного мужа, а вторую опустила на плечо Гиллы, своего двенадцатилетнего сына. Медленно подняв голову, она устремила взгляд на собравшихся.

– Глуниарна должно похоронить по-христиански.

Все ирландцы согласно закивали, а скандинавы заулюлюкали и зашипели. Полукровки молча выжидали, какая из сторон приведет наиболее убедительные доводы.

– Муж сам попросил священников крестить его в реке Лиффи, – упрямо продолжала Мор, не обращая внимания на поднявшийся гам. – Он принял Иисуса всей душой. Я верю, что он предпочел бы христианское погребение, дабы его душа нашла упокоение на небесах.

– Нет! – воскликнул Фальк, стоящий у стены рядом с самыми верными воинами Глуниарна. – Может, на словах Глуниарн и сменил веру, но его близкие друзья точно знают, что король никогда бы не предал древних богов. – Фальк указал на железное кольцо, висящее на деревянном столбе позади трона. – Он целовал кольцо Тора перед каждой битвой и перед каждым набегом. Он обращал молитвы к Тору и Одину, а вовсе не к Иисусу.

Дружина Глуниарна и все викинги встретили это одобрительными возгласами, к которым присоединились и многие полукровки. Народ затопал ногами по полу: Тор еще не посылал к дублинским берегам раскаты грома, способные заглушить этот гомон.

– Может, на словах он и хранил им верность, – воскликнула Мор, пытаясь перекричать шум. В ее зеленых глазах коренной ирландки стояли слезы. – Но я говорю вам: он молился Иисусу каждое утро.

Толпа заревела еще громче. Язычники оскорбляли ирландских христиан. В ответ те набожно охали и цокали языками, а некоторые из них и вовсе указывали на золотые кресты на шеях скандинавских воинов и насмехались над язычниками, украсившими себя символами столь презренной веры. В тронный зал не дозволялось входить с оружием, но в этот момент казалось, что кровопролития не избежать.

Ситрик решительно шагнул вперед и встал возле Мор, а затем поднял руку, усмиряя толпу.

– Быть может, прежде чем похоронить Глуниарна, стоит поразмыслить, какая загробная жизнь подойдет ему больше?

Насмешки стихли. Собравшиеся нахмурили лбы. Я пристально смотрела на сына, не больше остальных понимая, к чему он задал этот вопрос. Мы ни о чем подобном не договаривались, к тому же все, кроме Мор, прекрасно знали, что христианин из Глуниарна примерно такой же, как из Одина. Только храбрецы и глупцы идут наперекор жаждущей крови толпе. Безнадежные глупцы. Я осторожно подошла ближе.