В такую минуту и подлетела к нему нимфа, которая не могла скрыть своей печали, и увлекала за собой, по дороге рассказывая о том, что с ней в это время происходило. Правда, она не стала ему говорить о своей коварной подруге, но обо всем, что случилось – поведала. Она хотела только того, чтобы Орфей застал Эвридику еще живой. Он и бежал, больше не разбирая дороги, понимая, что увидеть ему предстоит что-то очень страшное.

Он вскоре увидел Эвридику лежащей перед ним на земле. В первый момент она показалась ему мертвой. Но когда он склонился над ней, она очнулась. Но как же она изменилась с той самой минуты, как тиха и бледна казалась. Она почти не шевелилась и только пыталась что-то сказать. Он не слышал ее голоса, и был убит и растерян после всего, что предстало его взору.

– Я хотела поскорее встретиться с тобой, но змея, там была змея, – говорила она, тратя на слова последние силы.

Она пыталась, но больше ничего не могла сказать, но не могла произнести ни звука.. Нимфы, безгласно и неподвижно стоявшие около них, отходили все дальше и дальше, так невыносимо было все это видеть.

А Орфей подхватил на руки безжизненное тело ее и отправился прочь. Он шел медленно, потому что ему казалось, что движения доставляют ей боль. Во время скорбного своего пути он снова и снова обращался к богам и отчаянно молил их о том, чтобы они воскресили его любимую. Но боги были глухи к его мольбам. Совершилось то, что совершилось. Они не могли и не хотели ничего для певца сделать.

Орфей помнил ее слова о том, что они встретятся еще в раю и навсегда останутся вместе. Но Орфею вовсе не хотелось ждать, оставив ее совсем одну. Он мучительно пытался отыскать выход. Но ничего не мог придумать, как ни старался.

– Никто никогда не будет тебя любить сильнее, чем я, – должна была она еще слышать его слова.

Он знал, что на очень короткий срок в их дом вернулось только тело Эвридики, а душа ее была уже далеко к тому времени. Но с той минуты навсегда замолчал Орфей – никто и нигде уже не мог слышать его песен. И окружающий мир, и все, кто его населяли, перестали его интересовать.

Несколько недель терпели подобное боги, им показалось великой наглостью то, что не радует он больше всех своими песнями. Первым возмутился Зевс. Он был убежден, что из-за одной земной девицы не должны страдать все остальные. И хотя Гера просила его оставить Орфея в покое и упрекала за бессердечие, но даже ей не удалось образумить Громовержца. И он отправил к Орфею крылатого вестника Гермеса, с требованием, чтобы он не смел скрываться от мира и радовал богов и людей своими чудесными песнями.

Очень быстро разыскал Гермес певца, и сообщил ему, что Зевс в гневе из-за того, что не поет он больше своих песен.

– Верховный бог требует, чтобы ты забыл обо всем и стал прежним, – говорил Посланник сердито.

Только усмехнулся горестно Орфей, когда он услышал такие речи, и попросил он передать грозному богу, что без Эвридики никогда не станет он прежним, даже если все громы и молнии на голову его разом падут.

Понял Гермес, что упрям певец и собирается он осуществить все свои угрозы. Но удивило его и другое – насколько изменился Орфей, никто прежде его таким никогда не видел. Он понимал, как трудно будет исполнить каприз Зевса, что он оказался среди двух огней.

Гермес понимал, что первый гром и молнии достанутся ему, и даже при всей его хитрости и изворотливости, он никак не мог понять, как же им обоим выйти из этого положения.

– Зевс подарит тебе любую женщину, – пробовал его уговорить Гермес. Торговался он из-за собственного спокойствия.