Анжелика смотрела на него понимающими глазами и разделяла его негодование. Потом спросила:

– А если бы Польша была единой как раньше – не сейчас, но когда-нибудь – отдал ли бы ты ему свою корону?

– Не думаю, – произнёс Адам. – Но этого уже не случится никогда.

– Почему?

– А всё кончено. Сражение проиграно. Союзники потеряны. Далее французы примутся за Пруссию. Русские могут бросать сколько угодно пушечного мяса навстречу армии Бонапарта – следующую войну они всё равно не выиграют. Варшаву, в итоге, займут французы. Их император воспользуется шансом объявить себя освободителем Речи Посполитой. И наш народ его, естественно, поддержит. Если русские попытаются вмешаться после того, как Польша окажется под протекторатом Франции, то получат повторение Девяносто четвёртого года. Свои костюшки найдутся, – он холодно усмехнулся. – И я не знаю, что теперь делать.

– Положись на меня, Адам, – она взяла его руку в свою. – Только скажи, каковы твои дальнейшие планы?

– Мои планы… – он выглядел болезненно-бледным. – Я подам в отставку.

Затем он встал, подошёл к чаще со святой водой, окунул в неё кончики пальцев, перекрестился на алтарь, преклонив колено, и направился к выходу. Анж последовала его примеру.

– Ты не должен! – воскликнула она горячо, когда они вышли из церкви. – Зачем?

– Пойми. Нам нечего делать. Я убедился в том, что сын тирана и внук Кровавой Екатерины не может не быть подлецом. И в его стране так и будет процветать произвол, что бы Александр не говорил о Конституции и учреждении Парламента. – князь смотрел вдаль задумчиво. – Если он игнорирует мнения тех, кого назвал личными друзьями, с кем делился тем, чего не рассказывают и на исповеди, то о каком демократическом правлении может идти речь? Нет, я там буду лишним. Да я всегда там был лишним, только не замечал.

– Но если ты уйдешь, что же будет с нашей Польшей? – не сдавалась Анж. – Она не должна объединяться под властью Бонапарта!

– Есть много тех, кому всё равно, под чьей властью она объединится, – пространно заметил Чарторыйский. – Я тоже не желаю, чтобы поляки выступали под французскими знамёнами и становились очередным покорённым корсиканцем народом. Но многим всё равно. И нас и так многие считают «москалями». Мой пост канцлера служит тому лишним подтверждением.

– Так на тебя кто-то давит, чтобы ты уходил? – Анж пристально взглянула ему в глаза.

Он кивнул.

– Свои? – шепнула она.

– Проклятые Потоцкие, – Адам посмотрел на неё. – Свои хуже чужих.

– Я с тобой, – повторила княжна Войцеховская.

Они прошли вместе до дома. Рука в руке.

– Если царь не догадается снять всех своих приближённых, особенно тех, кто возглавляет Штаб, он проявит себя большим идиотом, – разбавил молчание князь.

Анжелика проговорила медленно, с расстановкой:

– А если не снимет, я помогу кое-кому уйти.

После ужина Анжелика прошла к бабушке, изучавшей какой-то древний фолиант, и сразу начала:

– Ты знаешь, в каком положении Адам?

Изабелла оторвалась от чтения и измерила внучку испытующим взглядом тёмных глаз.

– Он сам во всём виноват.

– В чём? – накинулась Анж, доселе не позволявшая себе подобных дерзостей. – В том, что его обманул Александр?

– В том, что вообще мешается в москальские дела, – отчеканила княгиня.

– У него нет выхода. Он делает это для Родины.

– Один такой, пан Понятовский, уже пытался, – проговорила Изабелла медленно. – Закончилось всё бойней. Адам шёл по пути последнего короля. Мог бы и знать, что царь поступает так, как велит ему левая пятка. И что он не прощает обид, пусть с виду и притворяется, что ни сном, ни духом.

– Обиды? – переспросила Анж.