Йован с недоверием посмотрел на флягу, затем на рыжебородого капитана. Уловив его недоверие, исландец откупорил крышку и сделал пять тяжелых глотков, после чего снова протянул ее здоровяку.

В салоне раздался крепкий запах спиртного.

– Убери это дерьмо щас же, – велел Вадим Георгиевич. – А лучше вылей. Не время и не место.

Несмотря на слова начальника, Йован все же взял флягу. Он сделал всего один глоток, как вдруг лицо его покраснело и все сморщилось.

– Ничего себе, – сиплым голос произнес здоровяк и, прикрывая нос рукой, вернул флягу обратно. – Сколько тут градусов? Так и убить можно.

Йован хмыкнул, взял флягу и сделал еще два затяжных глотка так, словно то была вода. После он обратился к Вадиму Георгиевичу:

– То-то и оно, что сейчас для пары глотков время и место самое подходящее, – заключил он.

– Воняет теперь… – пожаловался Тихон, уже потеряв всякий интерес к виду снаружи. – У нас в Братстве пить нельзя, за это наказывают.

– А, ну теперь понятно, чего они у вас злые все такие, – хихикнул Йован, которому, видно, содержимое фляги уже чутка ударила в голову.

Наконец двигатель Титана тихо загудел и они медленно тронулись с места.

– Ну, с Богом, – выдохнул Вадим Георгиевич.

Покинув гавань, они заехали на территорию небольшого городка с названием Ломоносов – так он значился на карте.

– Большинство из вас, должно быть, и не знает кто такой Ломоносов, – произнес Вадим Георгиевич.

Старику никто не ответил. Внимание пассажиров, особенно тех, кто впервые оказался на захваченных землях, приковал удручающий и одновременно пугающий пейзаж снаружи. Словно завороженные они смотрели на полуразрушенные и обветшалые дома, небольшие продуктовые магазины с выбитыми витринами и разросшиеся ветви кустарников, еще не пустившие листву.

Домкрату то и дело приходилось снижать скорость для объезда очередной груды ржавого железа, бывшей некогда электромобилем или грузовиком. Еще одним частым препятствием на пути были обломки зданий: груда кирпичей с камнями лежали на краю дороги и приходилось либо проезжать прямо по ним, либо осторожно объезжать, в зависимости от размера кучи.

Еще и покалеченный временем асфальт порой давал о себе знать, он ломался под тяжелыми колесами Титана, заставляя махину каждый раз дергаться вместе с пассажирами.

Матвей смотрел на Тихона и Арину – истинных детей Антарктиды, – и представлял какие мысли прямо сейчас вихрем проносятся в их головах. Для них это было шоком и настоящим испытанием. Ведь даже Матвей, оказавшись в свои пятнадцать лет на захваченных землях, успел хоть и малышом, но три года мирно пожить здесь до атаки мерзляков.

Город они проезжали долго и в гробовом молчании. Слышно было только сержанта, проговаривающего про себя заранее в какую сторону следует повернуть Домкрату на следующей улице.

Вскоре они покинули Ломоносов и выехали на шоссе, окруженное лесистой местностью. Здесь ехать было значительно проще. Брошенные автомобили и прочий мусор встречались реже и Домкрат позволил себе увеличить скорость.

Йован отпрянул от окошка иллюминатора и взглянул на Матвея. Лицо здоровяка побледнело как простыня, зрачки расширились. Выглядел он паршиво.

– Что-то мне нехорошо… – пожаловался он.

– Правильно, нечего было пить ту дрянь… – пробурчал Вадим Георгиевич, покосившись в сторону Лейгура.

– Укачало? – спросил сидящий рядом Ясир, подавшись вперед.

– Нет… Дело не в выпивке… Голова что-то…

Йован отвел воротник кофты в сторону и стал тяжело дышать.

Ясир и Матвей одновременно встали с места и подошли к здоровяку.

– Ему нужен воздух, – заключил Ясир.

– Эй, вели ему остановить вездеход! – крикнул Матвей сержанту.