– Завтра, – пролепетал он.

– Что? – уточнил Лейгур.

Он повернулся к остальным, попытался стряхнуть с себя внезапно охвативший его страх.

– Утро вечера мудренее, так ведь говорят, верно? – произнес Матвей. – Я проголосую завтра утром. Возможно, за ночь кто-то передумает.

Не все встретили решение Матвея – точнее его отсутствие – положительно. Арина пожелала возразить, но едва произнесенное слово так и повисло в воздухе. Юдичев тоже остался недоволен, махнув рукой и пробормотав себе что-то под нос.

– Утром так утром, – нехотя согласился Лейгур и сел обратно греть руки у костра. – В конечном счете, в ближайшие несколько часов мы отсюда ни ногой.

На том и сошлись.

Первым дежурить выпало Матвею.

Пока все спали или пытались уснуть, собиратель поддерживал огонь, помешивая угли найденной снаружи палкой.

Он все силился вспомнить, сколько дней прошло с тех пор, как они покинули Москву? Десять дней? Пятнадцать? Он совершенно потерял счет времени. Конечно, можно было бы включить ваттбраслет и посмотреть точную дату, но не хотелось тратить на это даже крохотный ватт, столь необходимый для выживания.

Взгляд собирателя упал на стонущего не то во сне, не то в бреду старика и его дочери, согревающей того в объятиях. В очередной раз мысли о судьбе Вадима Георгиевича настигли его как мерзляк в холодную погоду, а ведь он так силился не думать о нем хотя бы эту ночь! Вновь предстал перед глазами образ Маши, бьющей его по груди кулаками и проклинающего до конца дней. Выбор-то свой Матвей сделал сразу, едва поднялось голосование, только никак не мог набраться храбрости произнести решение вслух, боясь гнева убитой горем Маши. Казалось, после этого она будет ненавидеть его до скончания дней, ведь именно он последним забил гвоздь в крышку гроба ее отца.

«Но это надо сделать, Матвей, ты и сам это прекрасно понимаешь, – успокаивал он себя».

Ноги затекли, и он решил размяться. После первого шага скрипнул половица, но никто не шелохнулся – спали мертвецким сном. Он подошел к Маше, долго смотрел на ее профиль и на растрепанные волосы; хотел их поправить, но не стал, боясь нарушить ее покой.

Потом вдруг заметил как напротив зашевелился локоть Арины. Он подошел ближе и увидел, как та писала карандашом в своем красном дневнике; с того дня, как они покинули Приморск, она часто писала в нем что-то.

– Не спишь?

Арина медленно закрыла дневник.

– Не могу. – Она посмотрела на него. – Ты?

– Я же на стреме.

– А… точно.

– Все хочу спросить, что ты там пишешь?

– Да так, всякое. – Девушка села спиной к костру. – Знаешь, мне не по себе от этого места.

– В церкви?

Она кивнула.

– Не знаю… – стала она объяснять, – с виду, здесь все заброшено, но будто бы… – Она замялась, потом посмотрела на него и с едва слышным испугом в голосе произнесла: – Будто мы здесь не одни. Знаешь, пришли в гости, а хозяева либо вот-вот придут, либо спрятались и наблюдают за нами из-под половицы, или еще откуда-нибудь. В общем, жду не дождусь утра. Хочу убраться отсюда как можно скорее.

Арина поднялась с места и подошла к Матвею вплотную.

– Матвей…

– Я знаю, что ты хочешь сказать, – опередил ее собиратель. – Давай не будет об этом.

– Просто хочу убедиться, что ты примешь верное решение, – она перешла на шепот. – Мне тоже ужасно жаль Вадима Георгиевича, но ты, как собиратель, должен понимать…

– Я все понимаю. – Ему не хотелось вновь поднимать эту тему.

– Надеюсь на это. – Она коснулась его щеки и провела ладонью. По его телу пробежали мурашки, а по внутренностям словно разлилась теплая вода. – Скажи, с тобой все хорошо?

Матвей натянуто ухмыльнулся.