«Вот тебе бабушка и Юрьев день», – пришла в голову Михаила старинная поговорка, которая в наш век атома и электричества сократилась до одного слова – «Облом». Он поговорил с патологоанатомом, который делал вскрытие, но и у того не возникало никаких сомнений в диагнозе.

Тогда Михаил Васильевич вдруг вспомнил про Витю Коротеева, своего друга и бывшего коллегу по Интерполу. После «того» дела их обоих наградили Орденами Почётного Легиона и очень-очень вежливо вышвырнули из организации. Похоже, что каким-то краем они зацепили кого-то, сидящего на Олимпе. Михаил Васильевич после этого психанул и ушёл из МВД, хотя там его очень уговаривали остаться, обещали в скором времени генеральские погоны. Но он, вспомнив своё первое высшее образование, решил пойти в школу, где был директором Генрих, тоже его друг.

А Витя пошёл работать в МУР и стал там ведущим экспертом. С лицом орангутанга и с обезьяньими руками, которые могли опускаться, казалось, ниже колен, он обладал далеко не обезьяним интеллектом и по праву считался в Интерполе одним из лучших специалистов; к тому же слыл большим энтузиастом своего дела. Михаил Васильевич позвонил ему в Москву, и он пообещал приехать через два дня.

Сложностей с разрешением на эксгумацию тоже не оказалось. Начальник управления, выслушав его, сказал:

– Ну что же валяй. Шерлок Холмс. Красовский был одинок, так что разрешения родственников не потребуется, а так если что найдёшь, и нам интересно будет.

Домой Михаил Васильевич не поехал, дал телеграмму Генриху о том, что задерживается и остаётся ждать Витю. Михаил заказал столик в ресторане, чтобы отметить встречу, но, как оказалось, он забыл Витю. Сев в такси, Коротеев первым делом спросил:

– А до кладбища далеко?

Этот вопрос сильно смутил водителя, так как перед этим Михаил попросил отвезти их в лучший городской ресторан. Вместо ресторана, они всё же очутились на кладбище. Достав с помощью кладбищенских рабочих гроб, Коротеев категорическим тоном приказал всем отойти в сторону и, достав свой, на заказ сделанный чемоданчик, начал колдовать. Минут через сорок он закончил и, улыбаясь, что уж, казалось, было совсем не к месту, сказал:

– Молодец, хорошая работа.

– Ты имеешь в виду себя? – спросил Михаил.

– Ну, вообще-то, ко мне это тоже относится. Но в первый раз я имел в виду того, кто это сделал, – он кивнул на гроб. – Могу спорить хоть на десять ящиков армянского коньяка, местные эксперты съели бы это и не подавились. Очень редкий яд, следов почти не оставляет, но мне удалось найти реактив, который показывает наличие продуктов распада этого яда. Как Шерлок Холмс, помнишь, с его реактивом на гемоглобин, – и тут он опять глупо заулыбался.

– Ты сможешь написать официальное заключение? – спросил Михаил.

– Конечно, нет разговора, только, – при этом улыбка покинула его лицо, – во-первых, поставь в известность об этом местное МВД и желательно даже КГБ. Понимаешь, это очень редкое вещество, в советской аптеке его не купишь, да и самому синтезировать, поверь мне, крайне сложно. Это тебе не кураре. Помнишь деда Василия, как мы помогли ему с волками?

– Помню. Мы, как два индейца с луками и с твоими стрелами, которых ты намазал своим самодельным кураре. Деду Василию трудно пришлось, когда он приехал сдавать волчьи шкуры. Представь, восемь волчьих шкур и не одной пробоины. Деду пришлось сказать, что он всех их застрелил из мелкашки[2] в глаз.

– Его хотели взять в сборную Союза по стрельбе, – рассмеялся Михаил.

– А мне было совсем не смешно, когда ты дёрнулся, и твоя стрела пролетела рядом с моим плечом.