Ночью темнота стала густой и непроницаемой: остров накрыло туманное покрывало. Молодой месяц и тусклые звёзды не могли осветить землю. Савва проснулся от холода. Он встрепенулся, выскочил из рюкзака и направился к Гавриле. Но Лукавого на месте не оказалось. Скворцов обошёл спящих гусей, пытаясь найти среди них своего Гаврилу. Туман слегка рассеялся, и скворец увидел спящего Чернокрылова, притулившегося у корней старого дерева. Над вожаком склонилась чья-то тёмная фигура. Савва неслышно подкрался к незнакомцу в чёрном плаще с капюшоном и услышал странное бормотание, похожее на заклинание:

– Позабудь, что ты вожак,

Солнце пусть рассеет мрак,

Сбудутся мои мечты,

Если их исполнишь ты.

Раз перо и два перо,

Мне сегодня повезло,

Отдавай власть поскорей,

В сердце отвори мне дверь!

Незнакомец громко чихнул, капюшон слетел с его головы, и Савва узнал Лукавого. Гусак тихо выругался:

– Чернильное перо! Что за невезение? Придётся начинать всё сначала.

Савва поднял камень и прицелился. Снаряд попал гусю в голову, и тот на несколько минут потерял сознание. Скворцову хватило этого времени, чтобы полистать записную книжку Гаврилы, которую тот выронил при падении. Фотокамера планшета, настроенная на ночную съёмку, быстро фиксировала страницы с хитроумными заговорами, контактами какой-то Роксаны, выведенными большими буквами, и грандиозными планами Гаврилы на ближайшее будущее. Когда Лукавый пришёл в себя, то ничего не понял. Под ногами у него валялся большой кокосовый орех.

Перевалило далеко за полночь, а, значит, время для магического гипноза было упущено.

В то самое время, когда Скворцов вместе с гусиной стаей летел в поисках похищенных обнимашек, Жорж выслушивал рассказ Ондатры Интеграловны о том, как в её хатку, которую она строила всё лето, влезла ленивая Нутрия Захваткина, и теперь не представляется возможным выдворить её оттуда.

– Что только я не делала, уважаемый господин следователь! – говорила Ондатра, заливая слезами рыжую шубку. – Сначала я вежливо просила её покинуть чужое помещение. Но она даже не взглянула в мою сторону и поедала запасённый на зиму провиант. Потом я попыталась силой вытолкать её. Но эта вёрткая гадина, простите за грубость, упёрлась в стены хатки четырьмя лапами и вгрызлась зубами в корягу. Её невозможно было оторвать. – Ондатра достала из сумочки платок и вытерла заплаканную мордочку. – Она заняла моё спальное место, и мне приходится довольствоваться сухой травой. А сегодня я пригрозила ей, что пойду в полицию и заявлю на неё. На что она только ехидно рассмеялась.

– Так почему же вы не пошли в полицию? Вам как раз туда и нужно! – сказал Жорж, внимательно выслушав получасовой монолог милой посетительницы. Это была престарелая дама, в прошлом тренер по плаванью, и псу было искренне жаль её.

– Всё дело в том, что в полиции служит сын этой, как бы помягче сказать, …крысы! Крыса она и есть! – У Ондатры не нашлось слов, чтобы выразить всю свою нелюбовь. – Она чувствует защищённость и творит что вздумается. Всё от безнаказанности.

– А как она к вам попала? – Жорж, услышав о произволе среди полицейских, решил помочь старушке, хотя был занят тем, что отвечал на постоянные звонки нетерпеливого Степана Обнималкина и ждал вестей от Скворцова.

– Я сама пригласила её, – пролепетала в ответ Ондатра. – Но только в гости… Я только что закончила ремонт и решила похвастаться перед бывшей коллегой. Мы когда-то вместе работали в спортивной школе, тренировали пловцов. Хотела угостить её. Вот и угостила… – И она печально посмотрела на Жоржа.