– Рад тебя видеть Кера, – усмехнулся белоснежной улыбкой парень, – проходите, сейчас вас тушенным плантейном (овощной банан) угощу.

– Привет Бадд, вижу, что ты все хорошеешь, даже подзагорел немного, – поздоровалась Кера. – Спасибо за приглашение отобедать, но после запаха любимого вьетнамского блюда, как-то совсем пропал аппетит. У моего спутника Якова к тебе одно деликатное дело. Очень надеюсь, что ты дашь ему нужный ответ.

Бадд начал учиться в медицинском столичном вузе еще при СССР. Став студентом в конце восьмидесятых годов, он, вместе с другими иностранцами, под пристальным вниманием КГБ, осваивал профессию врача, препарируя лягушек и белых мышей. После развала союза кураторы из грозной конторы сразу исчезли, что привело к более свободным контактам с местным населением. Это сразу же сказалось на учебе. Теперь Бадд все чаще играл с другими такими же оболтусами в карты и попивал водочку с пивком. По необходимости, студенты также прерывались на плотские утехи и дикие африканские танцы.

Прогуливая занятия, парень особо не переживал: учитывая, что его учеба была проплачена, ему все равно ставили неплохие оценки. А вместе с профессией хирурга Бадд изучал теперь и ремесло колдунов. В последнее время он увлекся оккультными науками. Некоторые знания ему помогла освоить Кера, с которой он познакомился, обучаясь в одном вузе. А недавно ему поступило предложение от его земляков: вступить в закрытую секту бокоров (черные жрецы африканской религии вуду). Но учеба Бадда в медицинском вузе подходила к завершению, а в Нигерии уже ожидало хорошее место врача с высокой зарплатой. Менять свою теплую родину с выгодной работой на страну вечного бардака и морозов ему не хотелось. Заниматься же магией можно было и в Африке. Поэтому связываться здесь с черными шаманами парень не стал. Испытывая теплые чувства к Кере, которая многому его научила, он любезно рассказал, где здесь собирается секта для проведения своих тайных обрядов.

– Только мне проблемы совсем ни к чему, поэтому не надо указывать, что это именно я выдал вам нужный адрес, – попросил Бадд. – Но с белым цветом кожи, вы вряд ли попадете на африканскую церемонию колдунов.

– И при этом они еще ку-клукс-клан осуждают, – возмутился Ланской. – Ладно, есть у меня одна задумка, как попасть в гости к этим черным расистам.

Попрощавшись с будущим «светилом нигерийской медицины», который сразу же накинулся на обед, состоящий из тушенных бананов и подозрительной браги из различных прогнивших плодов, его посетители покинули общежитие, стараясь побыстрей проскочить в коридоре мимо сильно воняющей кухни. Усевшись с Керой в автомобиль, Яков распорядился:

– Прохор, поехали в национальный театр.

За свою долгую жизнь Ланской освоил много профессий, но особо теплые воспоминания он сохранил о своей непродолжительной работе в театре. Примечательная внешность в сочетании с хорошими актерскими качествами позволяла ему получать хорошие роли в театральных представлениях. Возможно, он со временем снискал бы даже мировую славу, но этому помешали разногласия с режиссером, ставившем в то время пьесу Уильяма Шекспира «Отелло, венецианский мавр». Яков претендовал на роль Отелло, но ее получил бездарный родственник режиссера, а самому Якову было предложено сыграть шута, слугу мавра. Разгневанный Ланской сыграл все же Отелло, но по-своему. Крепко сжимая в своих руках горло режиссера и крича «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?», Яков сорвал бурю оваций всего многочисленного театрального коллектива, обозленного на деспотизм и произвол постановщика пьес. Правда, после инцидента, закончившегося двухнедельным отдыхом режиссера в больнице, Ланскому с театром пришлось навсегда попрощаться. Однако там все еще работал гример, с которым он до сих пор поддерживал дружбу.