Вошедший на кухню Кирилл с интересом посмотрел на нас. – Убил?

– Ну да, кого бы ты убил в этом Приходе,– объяснила я. Или не объяснила, судя по виду Кирилла, который, кажется, не вполне понимал, в своем ли мы уме.

– Вы во что-то играете?

– Да, мне надо кого-то убить. Но я не могу решить, кого. Кто лучше всего подходит на роль трупа?

– Ну…Думаю, брат Павел.

– Ну нет,– разочарованно протянули мы втроем.– Это же совсем не интересно.

– Вот именно, его никто не будет искать. Даже не заметят его исчезновения – идеальная кандидатура.

– Хм,– я недовольно нахмурилась,–  пожалуй, я поищу не столь идеальную кандидатуру. Зато повеселее и поинтереснее.

– Как знаешь, я только предложил.

– Нужен мотив! – осенило меня. – Будет мотив, будет и труп.

– Мотив? Тогда о.Юрий! Он так быстро съедает все, что видит на столе,  что братьям просто ничего не остается. Им надоело голодать, и они решили, что убить его легче, чем прокормить..-Наташу понесло, к нашему нескрываемому удовольствию. – Или о.Войчех.

-Ага, его убили из зависти к его высокому росту.

– Не обязательно из зависти. Из мести! Он с высоты своего роста рассмотрел что-то компрометирующее..

– Что о.Юрий спит, вместо того, чтобы молиться?

– Оставь в покое о.Юрия.

– Не могу, это моя слабость.

– Большие у тебя слабости!

– Скорее, толстые..

Наш конструктивный диалог прервал Вася, мальчик шести лет, ворвавшийся в кухню.

– Тетя Надя, а почему Вы ходите в эту церковь?

Я чуть не поперхнулась чаем. Причин много, почему я хожу не в свой родной Приход. Или вернее, всего одна – я дала слово, что не буду туда ходить, но как объяснить это ребенку, да еще ничего не объясняя? Ибо зачем ему, да и другим, знать? На всякий случай осторожно поинтересовалась, что именно его интересует, так как давно заметила, что мы часто воспринимаем вопрос совсем не так, как задавший его.

– Эээ. В каком смысле?

– У Вас что, нет церкви рядом с домом?

– Есть. Как раз эта.– Я вспомнила ужас Изы, когда она на своей шкуре, приехав в Петербург, ощутила все те «близко», про которые я ей рассказывала, когда бывала у нее в гостях в Белостоке: садик – близко, двадцать минут пешком, церковь – близко, мы всегда за двадцать минут доходим, а одна, без Женьки, я добираюсь и за десять-пятнадцать, от Никольского собора до святой Екатерины за полчаса – ну конечно, ты успеешь, я всегда успеваю (она вышла на Невский только через сорок минут и уже не рискнула идти к Екатерине) – результатом было то, что она в конце моих «близко» согласилась, что церковь от нашего дома действительно очень близко, и только уточняла, когда мы куда-то отправлялись (безусловно, пешком, ибо выезжать из арки на Литейный на машине только для того, чтобы тут же встать в пробке, я не жажду), уточняла: «как именно «близко» – по польски или по петербургски?».

– А там еще синяя есть.

– Так то армянская, а мы католики.

– Как католики?– ошарашено спросил Вася.

– Ну так, я католичка, Женя тоже католик, поэтому мы ходим в католическую церковь.

– Это что, я, значит, тоже католик?!!

– Ну, Вась, я не могу ответить, это уже вопрос к твоей маме.

– А я думал, католик это тот, кто пьет.

– Ну, ты недалек от истины. Ладно, пора в садик.

Наташа вышла со мной. В коридоре мы остановились.

– Как дела? – до этого просто не было возможности задать вопрос, с которого обычно встречи начинают.

– Нормально дела. Невестка с племянником ходила по врачам, изучали, почему это он такой бледный и сутулый. Оказалось, сломан позвоночник.

– О, Господи! Как он вообще ходит?

– У него там, кажется, надломаны позвонки в шейном отделе.

– Это тот, что руку сломал, или второй?