– Мастерица, жёнка-то у тебя, – подтвердил и приятель, наворачивая щи. – Одну ложку съешь, так и язык проглотишь…

Что да, то да! Танька, хотя и взял ее Тимоха только ради приданного, (нет, девка-то была смазливая, только вот, «давала» направо и налево так, что и родители и дед-епископ, плакали от стыда), после свадьбы остепенилась. Оказалось, что и готовить мастерица и хозяйка хорошая. Да что там, положа руку на сердце – и жена верная и мать – на зависть.

– К такой бы еде, да водочки чуток, – заметил Тимофей, лукаво покосившись на Коску.

– Ну, дак, как скажешь, – деланно-равнодушно отозвался тот, а потом с тревогой спросил: – А Танька-то, ругаться не будет?

– Ну, сегодня не будет, – снисходительно ухмыльнулся Акундинов и сказал то, чего уже давно хотел рассказать: – Я ведь, нонеча повышение получил. Теперь я – не хухры-мухры, а – хрум-хрум!

– Ну, никак Тимоша, в старшие подьячие выбился! – восторженно произнес друг-приятель. – Ну, молодец! Ну, а там, глядишь, в дьяки выйдешь.

– В дьяки-то, вряд ли, – вздохнул Акундинов. – Патрикеев-то, боярин, нынче у государя в остуде. А так… – задумался он, – кто его знает…

– Ну, так кончится остуда-то, – утешил друг. – Глядишь, станет он у государя опять в милости. Да и какая у боярина-то остуда? При деле, при месте. Никто ни шапки его соболиной не лишал, ни места в приказе. Ха… Так что, будет Танькин крестный во власти – и тебя не забудет. Эх-ма, – вздохнул Костка, – вроде, не хотел я и пить-то, но, за ради такого дела… У тебя есть чего?

– Ну, кое-что, для аппетиту… – хитро ухмыльнулся Акундинов, доставая маленькую скляницу, не больше шкалика.

– Ну, а чего тут пить-то? – разочарованно сказал Конюхов, но за чарками сбегал.

Скляницы хватило, аккурат, по половинке чарки.

– Ну, Тимофей! – поднял Костка тост. – За то, что бы быть тебе дьяком!

Акундинов, скромно потупился, но подумал: «А чем черт не шутит? И, впрямь, почему бы дьяком-то не стать? Тот же боярин Патрикеев, прежде чем начальником Новой четверти стать и в дьяках успел побывать, да и в приказных хаживал. Чем это я хуже?»

– Скляница-то такая хитрая, откуда? – поинтересовался Костка, рассматривая посудину. – На аптекарскую похожа.

– Ну, так она аптекарская и есть! – хохотнул Тимоха. – Мне ведь, за что старшинство-то дадено? За то, что накрыли кабак, что мимо казны торговал.

– Слыхал, – кивнул Костка.

– Ну вот, – принялся объяснять Тимофей. – Ту-то водку, что в кабаке нашли, вылить пришлось…

– Вылить?! – в ужасе встрепенулся Конюхов. – Это как, вылить?

– Да так, – повел плечами Тимофей. – Боярин приказал – вылить. Мы, поохали, да и вылили. Да и водка-то, дрянь, на табаке настоянная, – сморщился он. – Но, все равно, виновен целовальник-то. Он же, подлец, крест целовал, что торговать будет честно, да все доходы в казну отдаст. Ну, а сегодня, по государеву указу, велено было энтого кабатчика, водить по Москве, а на шею ему, скляницы малые с водкой привязать. Весь день водили! Ну, а потом, отвели на торг, да там, тридцать батогов и всыпали. Теперь он, коли жив останется, в Сибири будет медведям водку продавать!

– А скляницы, стало быть, себе? – понятливо кивнул Костка. – Ну, а чего же взял-то так мало?

– Так ведь, я не один там был.

– Ну, – грустно вздохнул Конюхов. – Не хрен было и вообще брать. Только, в нюх попало…

– Недолго и сходить, – хмыкнул Тимофей, оставляя ложку.

– Ну, так я – мигом, – встрепенулся Костка, с готовностью вскакивая из-за стола. – Токмо – ты денежку-то дай, а не то, забесплатно, даже нашему брату, только «вторака» нальют, сволочи.

– Знаю, как – мигом, – усмехнулся Тимофей. – Уйдешь в кабак, так и припрешься к утру – без водки, с мордой побитой. Нет уж, сам схожу.