Пламя души – единственная мера силы в Аду, что делает его удобной разменной монетой. Всякий торговец от первого круга до девятого с удовольствием прикарманит частичку чужого огня, найдись глупцы, готовые с ней расстаться. По стечению обстоятельств я оказался в их числе.

Янтарные капли просочились сквозь кожу, тонкими ручейками потекли по пальцам. Ксафан вытянул лапу навстречу. Лента яркого пламени соединила наши ладони. Он присосался точно пиявка, жадно впитывая крупицы моей души. Я ощущал каждую кроху огня, что покидала тело, чувствовал удары сердца, что понемногу становились слабее и тише.

– Вы очень щедры, господин. – Демон прервал связь, блаженно прикрыв четыре глаза. – А теперь, с вашего позволения, я перемещусь в Тиземпсис.

Я коротко кивнул.

– Буду рад услужить в будущем.

Дым окутал залитый кровью рисунок. Громкий хлопок возвестил об исчезновении демона.

Диинтас смахнул россыпь камней, сел на землю, не заботясь о размазанных краях пентаграммы.

– Ты растрачиваешь пламя понапрасну, – проворчал он.

– Лучше перестраховаться. – Я подбросил кубик.

– Ксафан мог предать.

– Вряд ли. Он дорожит репутацией, а я весьма щедрый клиент.

– В отношении Содт ты тоже не пожадничал, но она предаст при первой возможности. – Диинтас поднял голову, уставился в небеса. – Это была не проверка, а реальная попытка тебя прикончить. В следующий раз она будет бить наверняка.

– Именно поэтому мы предадим её раньше.

Планария. Деревня Ортис

Карета остановилась между кустами молодых кипарисов. Мальчишка в бледно-голубой рясе ловко спрыгнул с облучка, выставил обтянутую тканью подножку. В квадратном окошке показалась физиономия лорда.

Я представляла его иначе: пузатым стариком с холёными усами и обвисшим подбородком, при чьём появлении полагалось падать ниц и умолять о милости. Внешний вид Дуана стал неожиданностью.

Худощавый мужчина вышел из кареты, надменным взглядом оценил окрестности. Он сморщил нос, сухие губы скривились в неприязни, на заветренном лице проступили глубокие морщины. Слуга подал ему трость. Лорд неспешно закатал рукава белой рубахи и, припадая на левую ногу, поковылял к дому.

Отец встретил именитого гостя радушной улыбкой и подобострастным поклоном. Сбивчиво представив супругу и дочерей, пригласил пройти на летнюю кухню, где ломился от блюд давно накрытый стол.

Ужинали согласно традициям: мужчины обсуждали дела, женщины в смиренном молчании меняли посуду и подливали вино в опустевшие бокалы. Дуан говорил мало – коротко отвечал на вопросы, часто хмурился и избегал разговоров о свадьбе. Меня он даже не замечал.

Ходили слухи, что в столице женщин начали притеснять, сместив с почётных постов и запретив участвовать в церковных собраниях, но я не думала, что новые устои однажды доберутся до нашей глубинки, и не предполагала, что мне доведётся испытать подобное пренебрежение на собственной шкуре. Не меньше удивляла позиция Эпарха, неожиданно выступившего в поддержку знати и нового порядка. Глава церкви объявил о предрасположенности женщин к ереси и начал всячески поощрять публичные казни отступниц. Каждое лето предательниц веры судили, лишали милости Отца и сжигали на кострах. Святые шествия волной прокатывались по крупным городам, напоминая грешницам о каре, пробуждая желание покаяться, призывая усердно молиться.

Глядя на суровое лицо лорда, нелепые байки переставали казаться вымыслом. Одно его присутствие погружало в состояние гнетущего отчаяния и абсолютной беспомощности. В памяти некстати всплыли слова Рейза. Я покосилась на лежавший у тарелки нож.

Дуан заметил мой взгляд, седые брови сошлись у переносицы.