Николай II, принимая Столыпина с докладом, заметил с горькой иронией, что на высших сановников охотятся как на куропаток. Премьер-министр ответил: «Ваше величество, идет гражданская война, которая пока что полностью в стране не закончена». В августе 1906 года по инициативе главного военного прокурора, поддержанной императором, Совет министров принял положение о военно-полевых судах. Для ускорения кары в случае явной виновности в нападениях на должностных лиц, убийствах, грабежах или же подготовке этих преступлений (революционные экспроприации были отдельной бедой: за год, начиная с октября 1905-го, совершено 940 ограблений финансовых учреждений, ущерб исчислялся миллионами рублей). Суды действовали до апреля 1907 года и вынесли 1102 смертных приговора, две трети из них привели в исполнение. Такого размаха казней Россия не знала с Пугачевского бунта.

* * *

Что думал о происходящем Василий Янчевецкий, веривший, что «нет ничего выше протеста во имя убежденной идеи»? Он ничуть не сочувствовал борцам за народное счастье.

«Откуда явились новые мясники, рвущие человеческое мясо во славу революции? – негодовал он, узнав об убийстве пензенского губернатора Александровского (на войне заведовавшего санитарной частью 1-й Маньчжурской армии). – В каких подпольях рождаются эти изверги, требующие, чтобы им дали власть устраивать лучшую жизнь? Смерть за смертью, могила за могилой…» За русской революцией – подлой, грабительской, совершаемой людьми без веры и без какой-либо любви к ближнему – он видел лишь одну положительную роль: бесчинства показали сладость мирного порядка и важность чистых нравственных начал[43].

Выпускающий редактор – работа ночная (печать газеты завершалась в четыре часа утра). От выпускающего в конечном счете зависело, что и как будет опубликовано в свежем выпуске. Но Янчевецкий не может не писать: время от времени, иногда под псевдонимом В. Ян, он публиковал в «России» рассказы-воспоминания и заметки на самые разные темы – освоение Сахалина и благоустройство Петербурга, современная педагогика и работа Государственной думы. И Янчевецкий не может не странствовать: осенью 1907 года он отправился со своей семьей в путешествие по Средиземному морю – от Константинополя до Каира, а летом 1909-го напросился в экспедицию Главного управления землеустройства. Увидел Белое и Карское моря, северные острова и печорскую тундру.

«Я много читал, много учился и много путешествовал, – напишет он через несколько лет в журнале, придуманном для гимназистов. – И все мне кажется мало, и я продолжаю и читать, и учиться, и путешествовать, потому что наша душа ненасытная, нам все хочется узнать, весь этот бесконечный мир, и сама смерть как будто бы не может остановить нашу жажду знаний». Как вспоминала дочь Женя, однажды летом, любуясь яхтами, рассекающими гладь Финского залива, Василий Григорьевич полушутя-полусерьезно воскликнул: «А яхта у нас обязательно будет, и на ней мы объедем весь мир!» «Зимой же, когда видение яхты тускнело от дыхания мороза, а мать покупкой нового дивана или кресла стремилась усилить притягательность семейного очага, отец (горячо любивший, впрочем, этот очаг) неизменно приговаривал: «Путнику нужна только пара добрых чемоданов, чтобы в любую минуту откликнуться на зов случая!» Случай не раз обращался к моему отцу, и чемоданы не успевали запылиться…»[44]

Янчевецкий по-прежнему романтик, сторонник «светлого, эллинского взгляда на жизнь», ценитель подлинного творчества. Он восхищается Врубелем, который, несмотря на душевную болезнь, создал ряд «фантастических картин, блещущих дикими замыслами гения». На первую книгу декадентского поэта Андрея Белого отзывается положительной рецензией: «Современный поэт живет в нервном шумящем городе, и живет всеми нервами, всеми волнениями этого человеческого муравейника. Здесь нельзя сочинять сонеты и стансы по трафаретке – здесь поэт есть эхо бурной жизни города».