Тут не место углубляться в вопрос, одинаковы ли у всех народов нравственные представления, но разбирая высказывания Д. Локка или Д. Юма на этот счёт, видишь, как небрежно тот и другой пользуются языком. Под понятия «практические принципы» и «нравственные правила» подводятся и обычаи, и привычки, и традиции, и случайные предпочтения. При таком невнимании к действительному значению понятий «мораль» и «моральный» невозможно не прийти ко взгляду, что моральные представления одних народов отличаются от моральных представлений других народов; что моральные представления народов должны различаться сообразно их условиям и обстоятельствам. Но в таком случае всё дозволено, лишь бы всё совершалось сообразно условиям и обстоятельствам. Между тем моральные представления сами составляют обстоятельства жизни – обстоятельства незыблемые и неизменяемые, и на них ориентируется нравственное сознание. Если при соответствующих обстоятельствах всё дозволено, попытки составления моральных кодексов с одинаковыми принципами для всех бессмысленны. Принципы могут быть сформулированы так, что они будут действительны лишь для сегодняшнего дня и только для данного человека здесь и сейчас. Несомненно, различны обычаи, привычки и внеморальные ценности в разные времена и у разных народов, но основополагающие моральные принципы не затрагиваются этими различиями, они вневременны и надындивидуальны.

Локк полагает, что невозможно назвать хотя бы одно моральное положение, с которым будут согласны все[14]. Из этого он делает вывод, что нет таких положений. Между тем из этого следует лишь, что такие положения неформулируемы в слове. Легко сформулировать заповедь «Не убий!», но невозможно сформулировать эту заповедь в таком виде, чтобы согласие с ней всех стало необходимым. Легко найти аргументы, дозволяющие убийство в каком-то случае; но не аргументы, дозволяющие всякое убийство. Оттого, что не могут быть найдены подходящие слова для обоснования морального принципа, не следует, что отсутствует сам этот принцип. Принцип может восприниматься внутренним чувством, но слово – слишком неподходящий инструмент, чтобы возможно было с его помощью представить непозволительность поступка в такой же убедительной форме, в какой его непозволительность очевидна непосредственно. Неописуемы в словах и чувства, но из этого никто не сделает вывод, что чувств нет или что одни люди способны к одним, а другие к совершенно иным по сущности чувствам, которые первым неведомы. Неописуемо в словах и чувство долга, тем не менее каждый знает, что это такое. Неописуемы и качества вещей, но они легко узнаваемы, и так же обстоит дело с моральным чувством и моральными принципами.

Моральное веление проявляет себя как особого рода внутреннее принуждение поступить так-то. Ни один поступок не следует из своих обстоятельств с логической необходимостью. Поступок становится неизбежным в результате морального веления; но бессмысленно пытаться побудить человека к совершению поступка или к отказу от него предложениями в повелительной форме типа «Не кради!» или «Не убей!». Моральное веление может быть действенным. Отдельным словом или предложением моральное веление не может быть вызвано в душе, но оно может быть вызвано описанием поступка, если при этом перечисляются такие характеристики поступка, которые в своей совокупности вызывают моральное одобрение или моральное негодование.

Осуждая или оправдывая убийство, мы можем в обоих случаях ошибиться. Следует ли из этого, что верная моральная оценка конкретного случая убийства невозможна? То, что убийство