– Юлия Владимировна, – говорил он так, словно устал повторять. – Давайте в восьмерку. Хорошая клиника, чистенько, ремонт недавно был.

Сидевшая напротив Юля, со следами яркой помады на бледном лице, поджимала губы, упрямо качала головой:

– Нет.

– Хорошо. – Фельдшер громко, даже демонстративно, захлопнул папку со стопкой казенных бумаг, и тут услышал вопрос:

– Можно укол?

– Какой укол, милая? Нельзя при остром животе. Вы-то должны понимать, – упрекнул фельдшер.

Юля сжалась от интонации врача. Она действительно должна была понимать и понимала, но боль становилась невыносимой.

– Юль, – обратился к ней присевший рядом Витя – однокурсник, аккуратно причесанный, в ладно сидящем свитере, начищенных ботинках. – Юль, потерпи. Давай я тебе помогу.

Он помог Юле встать, бережно приобнял за талию, позволил на себя опереться.

Витя был невысокого роста, ненамного, но ощутимо. Когда-нибудь наберет мышечную массу, потом жирок, станет степенным, возможно, лысым, а пока рядом с Юлей он смотрелся мелкокостным. Та была болезненно худой, однако из-за роста и очевидной красоты худоба не привлекала внимание.

Яркая красота, вот что бросалось в глаза. Умелый макияж подчеркивал изящные черты лица, волосы мягко спадали по плечам, даже слегка размазанная тушь лишь подчеркивала глубину взгляда, в котором мелькала странная для подобной внешности неуверенность в себе – щенячья.

– Давай, поеду с тобой, – предложил сердобольный Витя.

Витя уже одной ногой стоял в карете скорой помощи, когда фельдшер отодвинул его со словами:

– Только родственники. – Фельдшер раздраженно отдернул Витю, усадил Юлю на маленький стульчик рядом с носилками с ободранным кожзаменителем. – Поехали, Николай! – крикнул он водителю.

Юля отвернулась к окну. Фельдшер задержал взгляд на тонком профиле, пробежался от губ к шее, и, словно удивившись чему-то, усмехнулся про себя.

Карета скорой помощи больше напоминала тыкву, отчаянно скрипела на кочках, разбитая подвеска издавала громыхающие звуки. Юлю затошнило, она потянулась к окну в надежде вдохнуть свежего воздуха – оказалось, створка не открывается.

– Приляг, – сказал белобрысый фельдшер. – Давай, давай, прямо в куртке можно. – В его голосе послышалось сочувствие.

Юля благодарно посмотрела на своего спасителя и, повернув голову вправо, постаралась дышать ровно. Ей казалось, как только она переступит порог областной больницы, все проблемы решатся: уйдёт боль, странный фельдшер начнёт улыбаться, помада, оброненная в лекционном зале, вернётся в сумочку.

Ошиблась. Фельдшер быстро отдал сопроводительные документы, бросив еще разок на прощание, перед тем, как практически убежать:

– Точно нет паспорта?

– Нет, – буркнула Юля.

Металлический стул был неудобным. Неудобно было всё – сидеть, стоять, лежать.

Юле хотелось обратить на себя внимание, но, глядя на людей, – мужчин и женщин, бледных, с полиэтиленовыми пакетами, наскоро собранными родственниками перед отправкой в больницу, она поняла, что может и подождать. Пройдёт в порядке очереди. На общих основаниях.

– Юля? – услышала она от смутно знакомого мужчины в белом халате. – Что ты здесь делаешь?

– У меня живот болит, – скривившись, прошептала Юля.

– Живот? И почему ты сидишь в приемном покое?

– А где?

– Подняться надо было. Иди-ка за мной, идти можешь? – спохватился доктор.

Идти Юля могла, в положении, когда не нужно сгибаться, её организм хоть как-то функционировал, а не заставлял корчиться и поскуливать от невозможной боли.

Двадцать минут, проведённые в смотровой, показались вечностью. Голубой кафель со светлыми разводами делал холодное помещение более студеным, будто опасным.