Лицо Даниэлы побледнело, как первый снег, который дети не любили, ибо от него становилось только холоднее.

Наконец каноник взял у Грации поднос с вином и просфорами. Девочки выстроились в очередь. Наоми не могла отвести взгляд от Розарио, и ей пришлось приложить все усилия, чтобы не засмеяться. Каноник, подавая причастие, шевелил губами, произнося «Тело Христа, кровь Христа5», да так неуклюже, что его слова превращались в невнятное «сахриста». Наоми едва сдерживала смех, прикрывая ладонью рот.

– Сахриста! – громко шептала она на ухо Даниэле, захлебываясь слюной. – Леший по имени Сахриста! Вот умора!

Очередь на причастие оживилась. Даниэла принялась дурачиться, а за ней – и другие дети. Все это не могло пройти незамеченным от сурового взгляда сестры Грации. Ее глаза налились кровью. Она приблизилась к Наоми, схватила за воротник платья так, что он впился в тощее горло. Не дожидаясь окончания причастия, потащила девочку в сторону бани, откуда вскоре доносились звуки хлеста и свиста.

Даниэла вышла в коридор, села на корточки, чтобы видеть дверь. Обхватила голову руками, закрыла уши ладонями. Сокрушенно молилась, молилась. Молилась. Отчаивалась, почему в отсутствие Франчески Бог не защищает своих сирот? Ведь он не должен позволять обижать маленьких! «Почему ты молчишь, а?»

И тогда она подумала, что, возможно, Грация не любила Наоми из-за дьявольской отметины на шее, которую Франческа называла родимым пятном, волья6, утверждая, что таких детей обычно ждет счастливая жизнь. Так где же она, эта счастливая жизнь?

Наконец, в конце коридора показалась Наоми. Она плелась, загибая пальцы, словно что-то считала. «Сколько раз прошлась по ее заднице и спине розгами Несчастье?» Но глаза подруги сощурились. Даниэле стало понятно, что у подруги появился план.

Наоми махнула Даниэле, увлекая за собой на кухню, оглядываясь назад, не следует ли за ними Грация. Уже там вытащила из ящика нож, сняла с вешалки шарф Франчески.

– Что ты делаешь? – удивилась Даниэла.

– Сегодня первое воскресенье месяца. Помнишь, что это значит?

– Возвращается Франческа?

– Да нет же! В Малафе́ммину съезжаются торговцы со всей Тосканы. Меня угостят засахаренными орешками, солеными оливками, будет много ларьков с красивой одеждой и еще куча всего интересного. Настоящая жизнь!

– Но это ведь так далеко.

– Далеко?! Ты хоть видела мир за стенами этого приюта? Идешь со мной?

Даниэле очень бы хотелось ослушаться. Но, в отличие от Наоми, битье розгами она вряд ли смогла бы пережить.

– Прости… Я буду за тебя молиться.

– Ты говоришь как Франческа. Только кому помогли ее молитвы? – Наоми закуталась в шарф, обняла подругу. – Ладно, помолись. Чтобы я не убила сестру Несчастье. Расскажу тебе потом, что происходит за стенами приюта. Пойду.

– Будь осторожна!

Наоми кивнула.

– Бруно! – крикнула она собаке. Удаляясь, важно добавила: – Только ты мой настоящий друг.

В коридоре Наоми чуть не столкнулась с Грацией. Лицо ее раскраснелось, кудри вылезли из-под чепца, из носа валил пар. Она походила на упитанную ведьму. Наоми юркнула под лестницу, дождалась, пока монахиня исчезнет за дверьми своей кельи, и выскользнула на улицу, ощущая на себе из окна сочувственный взгляд Даниэлы. Добежала до изгороди, перелезла через нее на дорогу, ведущую в областной центр. Бруно бежал рядом, виляя хвостом и обнюхивая изгородь. Наоми любовалась красотой изгибов зеленых тосканских холмов, размеренным движением ветряных мельниц вдалеке.

Бруно тявкнул, заглядывая девочке в глаза.

– Мы с тобой нарушители скучных правил, и нам здорово попадет. Но этот побег стоит того, правда, песик? – Она нагнулась, потрепала его и снова зашагала в сторону Малафе́минны, мурлыча под нос любимую песенку. Оттуда уже скоро послышались веселые возгласы покупателей, громкие призывы торговцев, пестрые одежды на вешалках мобильных павильонов, манящие запахи жареных орешков, свежеиспеченных вафель и сахарной ваты.