Такое правосудие было Вольфу по душе. Все либеральные мифы были отброшены, как никому не нужное тряпье. Преступление больше не скрывалось за демократической болтологией – теперь вещи назывались своими именами. Раньше можно было быть нелояльным к власти, народу и стране, более того, раньше это было модным, похвальным – а теперь за это не просто могли посадить, но и обязаны были посадить. В другом из немногочисленных своих интервью, коротких, как приговор DF3^>3, он сказал:

– Преступление начинается в голове, – и это тоже стало лозунгом.

Слишком много было свободы в той, дряхлеющей и едва не погибшей Германии. Эта свобода метастазами рака разъедала волю немцев, свобода и навязанное чувство вины. Теперь все изменилось на сто восемьдесят градусов. Раньше позорно было считаться немцем, теперь позорно стало отрекаться от своей немецкой крови.

И преступление против идеологии нового строя стало более преследуемым, чем любое другое. Потому что все остальное – убийства, грабежи, насилие – это побеги, а корень – в неисправленном мышлении.

Палач? Вольф не чувствовал себя палачом, он был садовником, получившим заросший бурьяном участок некогда плодородной почвы. Его задачей было прополоть участок и удобрить его, и именно это он и делал, пусть даже удобрять приходилось трупами, а поливать кровью.

* * *

– Вам никогда не снятся кошмары?

Девушка, сидевшая перед ним на стуле, была напугана, хотя не подавала виду. Чтобы узнать это, Вольфу не надо было даже смотреть показания биосканера, встроенного в ее наручник – шоковый браслет, украшавший левую руку девушки как диковинная киберпанковская безделушка. Но эта «безделушка» содержала мощный компьютер, кучу датчиков, способных предугадать действие подопечного за миллисекунды до того, как он сам осознает свое намеренье, а главное – довольно мощный электрошокер, который, однако, подстраивал уровень разряда под физические особенности организма. То есть, ни при каких обстоятельствах не мог убить, зато очень легко способен был парализовать….

…или просто вправить мозги на место. Вольф любил технику, особенно такую. Техника всегда лояльна, в отличие от людей. Вольфу нравились прямолинейные киберпомощники, полицейские дроны и хитрые наноботы , заменившие собой примитивные жучки прошлого. И имплантаты. Особенно имплантаты.

– Раньше снились, – признался Вольф. – До ЕА^>4 снились, но теперь нет.

Когда девушку ввели, Вольф поливал цветы на подоконнике. Коллекция из двух десятков кактусов и парочка верещащих амадинов были новыми элементами убранства кабинета Вольфа. Появление задержанной не заставило Райхсминистра прервать свое умиротворяющее занятие. Он поливал кактусы строго порциями, отмеряя их мерной мензуркой, чтобы не переувлажнить почву, но снабдить растения достаточным количеством влаги.

Закончив с кактусами, Вольф поставил за штору мензурку и кувшин с остатками воды и обернулся к девушке, расправляя закатанные рукава рубахи. Девушку можно было бы назвать красивой, хотя Вольф такой типаж не любил – полукровка, отец задержанной был турком (эту информацию Вольф получил еще до того, как девушку ввели в его кабинет). На запястии под браслетом виднелось заметный след от электрического ожога. Кочевряжилась, значит. Интересно, как долго?

Достаточно долго, очевидно – имплантат, который сейчас находился в криокапсуле в столе Вольфа, созревает минимум две недели. Вообще говоря, приговоры в Нойерайхе выносятся быстро, прямо на месте задержания, достаточно троих уполномоченных на это геноссе. Но, иногда, даже в DF3 возникают разногласия. Так было и в случае Коюн. Один камрад решил, что она может быть ресоциализирована. Двое других выступили за ликвидацию.