– Ты считаешь, что это что-то криминальное? – спрашиваю я, прежде чем подумать.

– Я не знаю, дочка, – поднимается он с моей кровати, шагает ко мне, обхватывает ладонями мои плечи: – Наша мама очарована соседями, но я… Я вижу, что с этой семьёй не всё просто. – Папа целует меня в лоб на прощание и просит: – Пожалуйста, держись от этого мальчика подальше.

Я неопределённо качаю головой и обнимаю себя за плечи, когда папа закрывает за собой дверь.

Как? Как я смогу держаться от Него подальше, если мне до зуда в груди хочется узнать, что с ним произошло на самом деле? Никак.

Я вздыхаю и снова подхожу к окну.

Спит. Сам мог зашить рану. Потому и настоял, чтобы я отвезла его домой? Очевидно, лишнее внимание к произошедшему Руслану не требуется. Выходит, папа прав, и это не первые Его травмы.

Чем же ты занимаешься, Руслан Климов?

В голове всплывает картина: кирпичная стена и Руслан, сидящий у неё.

Подушечки пальцев на руках начинает покалывать – знакомое ощущение.

Я должна его нарисовать.

Я иду к стеллажу, достаю из ящика альбом, к которому уже давно не притрагивалась, и нахожу заточенный простой карандаш.

Наверное, я все эти полтора года не рисовала карандашом – желания не было. Теперь же мне безумно хотелось нарисовать портрет Руслана, его опущенную голову, сжатые в кулаки руки, каждую ссадину на его лице. Ножевая рана не вписывалась в картину, потому её я упущу.

Я сажусь за стол, открываю альбом, одним махом перелистывая старые рисунки, – всё ещё сложно их видеть, – и приступаю к делу.

Рисование полностью отключает меня от реальности. Я не замечаю времени, не замечаю усталости, голода или жажды. Лишь ощущение карандаша в пальцах и мысленный образ, который я переношу на бумагу. До последнего штриха, до последней мелкой детали.

Я заканчиваю рисунок под утро – откланяюсь на спинку стула и замечаю, что к ламповому свету добавился солнечный. Самый рассвет, ещё не вошедший в полную силу. Откладываю карандаш и разминаю шею, спину. А затем и ноги – прогулкой к окну.

Шторы на Его окне плотно задёрнуты, хотя ещё вечером были открыты.

Значит, Он там, в своей кровати. И не хочет, чтобы я его видела.

Я вздыхаю и иду спать.

Он мне снится. Руслан. Его руки в крови обхватывают мои скулы, взгляд – смесь холода и огня. Он что-то кричит или рычит – я не могу разобрать слов. Затем на его месте появляется папа, стискивает мои плечи и настоятельно раз за разом о чём-то просит, и я опять не в силах разобрать слов, но нутро дребезжит тревогой. Папа склоняется, чтобы поцеловать меня в лоб, и я снова вижу лицо Руслана, со свежими ссадинами. Оно безумно близко к моему. Наверное, поэтому я разбираю, наконец, его слова: "Держись от меня подальше."

Первая осознанная мысль по пробуждению: захочет ли Руслан со мной разговаривать?

Я его прикрыла, и значит, он задолжал мне объяснения, верно?

Откидываю одеяло и сажусь. Глаза сами находят окно напротив, и у меня замирает сердце – шторы открыты. Подскакиваю к окну и вижу взмах кудрявых волос. Вика присаживается на кровать брата и сжимает его руку своей, а затем и вовсе ложится рядом, крепко обнимая его. Он обнимает её в ответ, прижимаясь щекой к волосам на макушке.

Интересно, если бы она вчера всё же поехала с ним, то тоже бы пострадала? Или, наоборот, уберегла бы брата от беды? Должно быть, сейчас она себя винит. Или нет. Они оба из тех людей, которых сложно разгадать.

Я умываюсь, одеваюсь и спускаюсь на первый этаж – желудок урчит от голода.

Мама приветствует меня тёплой улыбкой, говорит, что сегодня решила остаться дома, потому что накопилось много дел по нему. Но я понимаю, что она беспокоится о моём состоянии после вчерашнего. И я не против.