– Трофим Барашин, – попытался щёлкнуть каблуками нижний чин.

– Так я и думал, – жизнерадостно воскликнул фельдфебель. – Теперь ты, жёлтое пальто, обзовись.

Поклонившись и затем приложив руку к голове, второй солдат, безрезультатно пытаясь скорчить молодцеватый вид, доложил:

– Нифонт Карпович Махлай

– Во как! – чему-то поразился фельдфебель. – Запомни на всю жизнь, служивый, – к пустой башке руку не прикладывают. Карпович, значится..,– многозначительно произнёс Пал Палыч. – Теперь учись на свою лысую голову благородную гренадёрку надевать. Ефрейтор Сухозад. Назначаю тебя «дядькой» к плясуну Барашину. Обучишь его всем премудростям шагистики, отданию чести и уставам. Ну а я уж займусь нижним чином Махлаем, – многозначительно оглядел бывшего владельца цилиндра. – Как стоишь?! Ноги составь!

– Ну, дела-а! – обсуждал с товарищем прошедший день Нифонт Махлай. – Все друг перед другом навытяжку. Комбат перед командиром полка. Перед ним ротные держат руку под козырёк. И каждый божий день уборка помещения. Ложиться и вставать по сигналу…

– Да ещё и наряды не в очередь, – поддержал приятеля Барашин. – Чижало-о… Тут, брат – держись! Потому – дисциплина!

В начале ноября началась подготовка к полковому празднику, который выпадал на 23 ноября – день Александра Невского.

С утра полк шёл в Михайловский манеж, где проводилась репетиция парада. Занимались до обеда.

Ближе к полковому дню стали ходить в манеж и после обеда.

Прибывшее пополнение не брали, чтоб не портили строй. Их обучали отдельно.

В манеже было холодно и неуютно.

– Конюшней несёт и сырыми опилками, – недовольно ворчал Буданов.

– Любимый запах моего брата, – отчего-то развеселился Аким. – Ещё бы навозцу пару-тройку телег, да чтоб эскадронные лошади помочились, вот тогда бы полностью всё соответствовало кавалерийскому амбре.

– Рубанов, у вас что за праздник? Отчего такие восторги? Репетить пора. Стройте батальон, а я со стороны за равнением понаблюдаю. Сейчас отработаем прохождение развёрнутыми ротами и взводными колоннами. Наша задача добиться широкого и мощного шага.

Через два часа Ряснянский надумал отрабатывать одновременный выход командиров рот на середину перед строем.

– Буданов! – возмущался он, – вы не по центру стоите. Совсем глазомер растеряли.

– Зато у него, господин полковник, усы начали расти, – внёс струю юмора в мокрые от пота головы, Рубанов.

– Аким Максимович, – не воспринял шутку Ряснянский. – Подчиненная вам Царёва рота гренадёрки по команде «шапки долой», снимает – кто в лес, кто по дрова. А вы в упоение от непонятной мне причины вошли. У второй роты гренадёрки сдёргивать поучитесь, – поддел штабс-капитана и особенно фельдфебеля с дарёными часами.

«Это оттого, что у них кот учёный имеется», – вздохнул Пал Палыч.

– Пока другие роты отдыхают, Первая занимается одновременным снятием гренадёрок, – всё не мог отойти от командирского ража Ряснянский.

За три дня до праздника прибыл постоянный участник парадного ужина, «анахронизм», как называл его Евгений Феликсович, старик Вормс, начавший службу ещё в 1854 году, когда, вслед за Турцией, Англия и Франция объявили войну России, вошедшую в историю как Крымская, или Восточная.

В отставку старичок вышел в несуществующем сейчас чине майора при императоре Александре Втором, захватив и Турецкую кампанию 1877-1878 годов. «Анахронизм» любил щеголять в форме того времени, особенно гордясь кепи и полусаблей.

Ряснянский же был фанатик гренадёрки, о чём, как следует выпив на ежегодном праздничном обеде, бесконечно спорил с папашей Вормсом, крича: «Если бы носил гренадёрку а не кепку, я считал бы тебя реликвией, а не анахронизмом».