Как и многие другие подростки, он ведет личный дневник, заполняя маленькие школьные тетради автобиографическими признаниями и размышлениями о прочитанном. Еще он любит писать на скатерти из розовой бумаги, которую кладут на стол, а потом вырезать из нее понравившиеся фрагменты. Хотя роман влечет его меньше, это не мешает ему придумать в 15 лет сюжет о похищении дневника и шантаже.

В это время Жаки очень интересуется литературной жизнью. Как преданный адепт, он читает журналы и литературные приложения, порой вслух. Необходимо отметить, что столица Алжира стала к концу войны и в начале послевоенного периода своего рода второй культурной столицей Франции. Эдмон Шарло, опубликовавший первые книги Камю, основал в конце 1942 года серию «Книги Франции времен войны»; он переиздает в ней «Молчание моря» Веркора, а потом издает «Воображаемые интервью» Жида, «Армию теней» Кесселя, а также произведения Жюля Руа, Макса-Поля Фуше и многих других. Журнал L’Arche, которым руководит кабильский поэт Жан Амруш, считает себя соперником «Нового французского журнала» (NRF), запятнанного коллаборацией. В 1947 году Эммануэль Робле основывает Forge, в котором вскоре постоянными авторами становятся такие писатели, как Мохамед Диб и Катеб Ясин[73].

Деррида пишет в этот период стихотворения, которые, по его словам, позже он будет презирать и попытается их уничтожить, за исключением одного, процитированного в «Похоронном звоне»: «Glu de letang lait de ma mort noyée» («Клей пруда молоко моей утонувшей смерти»)[74]. Но в те годы он обращается в некоторые журналы. В марте 1947 года Клод Бернади, редактор Périples, revue de la Méditerranée, заверяет его, что испытал «истинное удовольствие», прочитав эти стихи: «У вас замечательный талант, над которым вы обязательно должны работать»[75]. Он обещает опубликовать одно из стихотворений в следующем номере журнала, но Périples перестает выходить до того, как этому обещанию было суждено сбыться. Впрочем, в тот же год были изданы некоторые другие тексты в небольших журналах, которые я не смог найти.

Хотя у Жаки для его возраста исключительная начитанность, он не числится в хороших учениках. После исключения из шестого класса лицея учебой он занимается с ленцой, и в некоторых предметах у него серьезные пробелы. В математике и латыни, а также в современных языках он очень слаб, но его это мало волнует. Однако когда в июне 1947 года он проваливается на первой части выпускных экзаменов, то очень расстроен. Все лето он занимается не покладая рук, взяв за привычку вставать рано утром, и в сентябре с успехом сдает экзамены. «Его словно бы подменили», – вспоминает брат Рене.

Потом он уходит из лицея Бен-Акнун, чтобы поступить в лицей Эмиль-Феликс-Готье – почтенное заведение в центре столицы Алжира. Его преподаватель философии Жан Шоски особенно славится своим «незабываемым произношением, растягивающим последние слоги и не стесняющимся нагружать гласные тяжелыми ударениями и циркумфлексами», а также своим большим черным зонтом, с которым он, по словам некоторых учеников, никогда не расстается. «Если вас спросят, почему вы пришли в Эмиль-Феликс-Готье, скажите, что для того, чтобы заниматься философией с Шоски!» – объявил он уже на первом занятии. По словам одного из его тогдашних учеников, это был «непредсказуемый, вызывающий немедленную симпатию человек, выдумщик, порой манерный, временами он был почти невыносим, но все же он ставил мозги на место и был, бесспорно, оригиналом, блистал интеллектом и обладал даром мышления одновременно ясного, элегантного и точного. А в некоторые мгновения и искрящегося – какие у него были заходы (особенно о Канте)! Настоящий большой философ…»