В бесперебойное движение серых шестеренок втесалось полузабытое воспоминание, ее изворотливый нрав заклинил зубцы центрального колеса с остальными компонентами механизма – ось разума намертво встала. В голове Ханаомэ Кид всплыла не растворившаяся со временем памятная заноза: один из целевых адресных заказов центрального дома Осевого Полиса по направлению юго-западной всегломерации, который учреждение отца незамедлительно принялось приводить в исполнение. Заказ заключался в полноценном включении в орбиту полисного влияния городка тропических лесов Однока’М: когда-то невзрачная деревенька стала приметным местом за одно лишь столетие. Небезызвестный город, действительно, зажил еще более бурными красками: Ханаомэ Кид помнила это, так как еще ребенком составляла делегацию отца в тех достопамятных местах, местах, которые еще не успели стать краевым перигелием для властного центра Земли.

Со временем мир когда-то буколического места обратился в заурядный торговый город, его размеренную самобытность исполосовали нахлынувшие колесницы агропромышленных воротил. Как расплывчато помнила Бэа, одной из серьезнейших препон, вставшей на пути организации отца, стал локальный дом культуры: ее меняющаяся по кровной линии – из одного фамильного поколения к последующему – труппа актеров изначально наотрез отказывалась от «прогрессивных» для региона пьес, предложенных поверенными Манэту Кида. Бессменная директриса театра, Улруса, сочла предлагаемые постановки бесстыже блеклыми и эмоционально аморфными. Спустя несколько лет никто иной, как ДиоАрка, внук едва сохранявшей рассудок бабушки-директрисы, пошел наперекор семейному обычаю и, обманом возглавив дом культуры, принял творческие наброски Земного Объединенного Полисам – все ранее отвергнутые бабкой пьесы. С тех пор некогда прославленный самобытностью постановок драматический коллектив растворился в пресных водах полисной сцены и стал просто-напросто таким же, как и все остальные.

Теперь взору постаревшего на сегодняшний день ДиоАрке, полагала Ханаомэ Кид, вместо отливающих золотом перспектив, предстала унылая бесконечность анфилады: он проходил ее арки с неподдельным ощущением безмолвно укоряющего присутствия призрака бабушки. Семья выходцев Однока’М до конца своего существования – пока последняя частица их крови до неузнаваемости не разбавится чужой – была обречена играть одну и ту же пьесу, пьесу, где начало и конец были неотличимы, как любовь брата и любовь сестры.

«Они будут обречены, если попадут в тот мир, откуда мы прилетели» - Крео Спри, прямиком из покинутой неделю назад саванны, вновь говорил с ней.

– Ты опять витаешь в облаках, зайка? – Манэту Кид не прекращал умиляться и одновременно восхищаться задумчивой дочерью.

«Животных запрут в клетку, сделают из них коммерческий продукт».

Растоптанная армия листовок с афишами пьес однокамовского семейства развернулась скомканными флаерами перед внутренним взором Бэи: раньше, до прихода идеологов Осевого Полиса, вручную заготавливаемые Урлусой листовки трепетно хранились жителями Однока’М чуть ли ни в золотых рамках, как зеница ока, – сейчас же конвейерные ленты типографии напропалую печатали безликие бумажки, утерявшие былую теплоту живой руки Урлусы.

«Так теперь ты позволь им всем выжить»

Бэа улыбнулась отцу:

– Я хотела… – седина все рьянее прорывалась густыми всплесками на шевелюре отца, заметила девушка. Она вновь одумалась говорить ему о нетронутых цивилизацией зверятах. Может, это все – поверхностные заблуждения о сильных мира сего, навеянные единичными случаями их практик губить все живое?