На экране всплыло знакомое Спри лицо несгибаемого политика, которого обступивший кольцом журналистский гарнизон жаждал сломить:

«Мы не считаем рациональным выдвигать предположения о заказном характере пропажи мальчика. Здесь нет никакой политической ангажированности, а диффамации о так называемых попытках граждан северо-западной всегломерации надавить и тем самым ускорить процесс выхода краевой всегломерации из состава Земного Объединенного Полиса – ничто иное как грязная и бесплодная инсинуация. Подобные злые языки и стоящие за ними кошельки бизнес-патронов будут раскритикованы, а Общественный Надзор решит, какого вида санкции применимы к откровенно бесстыжей клевете»

– Боже, я боялась, что случится нечто подобное, – огоньки бледно-голубого экрана кружились по радужке глаз Ханаомэ Кид, поглощенных экстренным репортажем.

«Все наши сопереживания и надежды вместе с семьей мистера Моула. Полицейский контроль Нового Дэ’Вона предпримет максимум необходимых мер, дабы найти юного Мишэ. Я уверен, что мальчик пребывает в здравии и просто-напросто затерялся в урбанизированном мегаполисе» – изображение Далвина сменилось репортером. Большей информации на текущий момент не располагал ни один надежный ресурс. Молодой стрингер, оперируя ограниченным временным ресурсом контента, беглой манерой комкать и изувечивать слова продолжил, тут и там подбирая режущие слух сокращения, либо акронимы: «Безусловно, все Независимые Звезды Континента сейчас мыслями с семьей Моулов…»

Спри взглянул в сторону прилипшей – хоть и на значительном расстоянии – к экрану чиновнице, та, не сводя взора с панели, заметила:

– Видимо, переговорный процесс об автономии, вслед за ливнем, затянется в Вашем полисе.

***

Широкий коридор и кремовая отделка изливающихся темным золотом стен отделяли Ханаомэ Кид от кабинета ее отца. Старость с каждым днем подступала ближе к высшему управленцу этого таящего – в чем была убеждена Бэа – ни одну дюжину загадок места. Складывалось ощущение, что бледно-золотой окрас холла выцветал на пару с хозяином замка, успевшего стать его неотъемлемой частью. Однако, не смотря на стачиваемую временем свежесть, все три формы не утратили аристократического изящества и тем более статуса постулирующего самодержца в одном лице.

Красными шерстяными коврами, считала чиновница, обычно устилают пол исключительно по случаю визитов важных лиц, однако здесь мягкий атрибут был одним из обомшелых старожилов. Классическая элегантность каждого уголка в манере напускного альтруизма приобщала к миру эксклюзивности посетителей из самых разных сословий: слабых – вынуждала отдаться лукавству роскоши, и те ударялись в непроглядную зависть, сильных – благословляла на предстоящие свершения.

Следуя по приятно проминаемому настилу, ей мерещилось будто ворсинки цвета бордо сами несут ее вперед. Картины, мимо которых она проплывала, словно благородный белый лебедь, подсвечивались теплотой настенных светильников, от чего эффект сфумато проступал на материи полотна там, где его не было и в помине. Глаза изображенных натур, скромные по виду, но таящие в себе доблесть, по всему пути следования воодушевляли и заражали мотивами неминуемого триумфа.

Кабинет отца не смыкался с его приемной, а был, на манер мавзолейному сооружению, нарочито выделен в одно уединенное призматическое помещение, к которому приглашенный гость подступал по красному ковру, как на прием к монарху. Приемная же находилась около лифта, откуда Ханаомэ Кид только что вышла, а именно в противоположной стороне от высокий дубовых дверей, отделяющих рабочее пространство высшего управленца от симфонической красоты холла. «Неужели, бедные секретари каждый раз, цокая каблучками, пробегают весь этот путь, как только отцу придет в голову дать какое-либо поручение?» – изумлялась чиновница, пока поднималась по ступеням небольшого подъема подле дверей.