Но бабулька стояла, как каменная скала, на своем, тыча пальцем на дверь и говоря:

– На старости лет в тюрьму я не хочу, уходите!

Когда мы вышли со двора, Надя опять злым голосом прошипела:

– Ты, сучка, ты мне за это заплатишь, запомни это.

– Да не боюсь я твоих угроз, дура. У тебя отрицательный резус, эта бабка не смогла бы остановить кровотечение. И убить ребенка, когда он уже живой, это преступление. Ты сама себя потом не простишь за это.

– Это не твое дело, поняла. Запомни, это не простые слова, ты за все заплатишь, тварь безмозглая, – она села за руль красивой машины, которая стояла у ворот дома, и рванула с места.

– Дура ты, Надя, – шептала я ей вслед. – Ты еще не раз будешь меня благодарить за то, что я тебе сегодня помешала убить твоего единственного ребенка.

Хотя встреча с Надей и бабой Клавой была не из приятных, я все же вприпрыжку и с легким сердцем бежала по улице, радуясь, что я успела и все обошлось. Надя уехала с ребенком жива и невредима.

Да, именно это я видела сквозь чашу, глядя на горящую лучину, – что Надя истекает кровью в доме у бабы Клавы. Пробегая мимо двора, где я спрашивала женщину, где живет баба Клава, зачем-то я опять окрикнула ее – сама не знаю зачем. Она ковырялась в грядках, держа в руках теперь уже лопату.

– Спасибо, добрая женщина, что указали дом, где живет вредная старушка баба Клава, – и, смеясь, вприпрыжку, размахивая своей сумкой, побежала дальше.

Женщина выпрямилась, вытирая пот со лба своим же платком, и махнула мне рукой. То ли прощаясь, то ли посылая меня еще дальше. Но это для меня осталось загадкой. Да и ладно.

На остановке стояли три женщины.

– Здравствуйте, а когда следующий автобус? – спросила я их.

– Да уже должен подъехать, но, как всегда, опаздывает, – ответила самая молодая женщина.

– Спасибо, значит, недолго придется ждать.

– Ну, не знаем, иногда и на час может опоздать, а если сломается в пути, то тогда может и совсем не приехать, – опять ответила она же.

– Все равно будем ждать и надеяться, что скоро приедет.

Она молча мне кивнула и продолжила разговор со своими спутницами. Как всегда бывает, они рьяно обсуждали какую-то новость деревни, понизив голос до громкого шепота, наверное, для того чтобы я не слышала.

Автобус подъехал через двадцать минут. Входя в него, самая пожилая женщина из тех, кто стоял на остановке, спросила:

– Что, Семеныч, опять сломался?

– Да нет, порожняком ехать невыгодно.

– Так твои пассажиры на остановках стоят, тебя ждут.

– Вы что ли, те пассажиры?

– А хоть бы и мы? – выкрикнула другая женщина в панаме.

– Скоро пешком ходить будете до центра, вон с Майского уже маршрут сняли.

– Да ты что, а когда сняли-то? – спросила та, что отвечала мне на остановке.

– Еще на той неделе.

– И что теперь, туда вообще не доберешься?

– Начальник базы сказал, в неделю раз лавку с продуктами организуют, а так все, автобусы туда закрыли.

– Людям тем, кто там живет, как теперь до района добираться? Это ж почти восемь километров. А там одни старики живут, – с тоской в голосе сказала самая молодая женщина.

– Да там всего пять или шесть дворов жилых, все уже давно в город перебрались, – ответил ей шофер.

– И что, если пять или шесть дворов, они что, не люди, и их возить не надо? – с сарказмом в голосе она ответила шоферу.

– Файка, ты на меня-то чаво кричишь? Мое дело маленькое, я что, начальник что ли?

– Вот скажи, Семеныч, – не отставала Фая, – вам что, трудно туда поехать, да стариков в город подвести или в район?

– Не окупаются туда поездки, вот и закрыли. От меня это не зависит. А мне разницы нет, куда ехать и кого везти.