Но Паша совсем не относился к такой категории людей. Он вообще не любил большие магазины, более того, они его даже раздражали, угнетали своей бестолковой разнообразностью, помноженной на витающую в воздухе любого гипермаркета духовную пустоту и постоянное присутствие всепоглощающего принципа конвейера. И даже за границей он старался покупать вещи не в огромных магазинах, больше напоминающих маленький город, а в небольших, семейных, уютных магазинчиках, где к каждому покупателю относились как к личности.

Поэтому сейчас, стоя в очереди, он охотно и с неподдельным интересом разглядывал этот примитивный и одновременно милый деревенский магазинчик, являвшийся без преувеличения лавкой жизни и центром массовой информации на деревне. Этот последний тезис, только что родившийся в голове Павла, подтвердился на практике почти сразу. Ведь уже через минуту Паша знал, что Тонькя (по всей видимости, женщину все-таки звали Тоня (Антонина), но местные жители со свойственным им милым деревенским акцентом называли ее не иначе, как Тонькя, долго растягивая букву «я») смертельно поругалась с Лексевной (то есть Алексеевной) из-за уток. А утки эти, проходя мимо дома Лексевны, имели обыкновение пролезать в дырку под забором и общипывать укроп.

– Ну что ты распустила своих бестолковых уток? – возмущалась Лексевна, – на кой они вообще тебе нужны? Какой от них толк? Нет от них никакого толка. Одного комбикорма на них не напасешься. Никакого проку от этих уток нет. А раз завела, так следи, следи, чтобы они к людям в огороды не лазили. Вот я на них в следующий раз собаку-то и спущу, и пусть она их всех пожрет. Вот тогда ты будешь знать, как позволять им лазить в чужие огороды.

– А ты на меня не кричи, – грозно оппонировала Тонькя, – это от тебя нет никакого проку, а не от уток. От уток много проку, это ты не имеешь никаких понятий. И муж от тебя поэтому и сбежал, потому что у тебя никаких понятий нету. Вот и забор тебе починить некому. Лучше бы взяла и дырку в заборе заткнула, чем на уток пенять. А если сама не можешь так людей хороших попроси. Люди помогут.

– А тебя мой забор вообще не касается, потому что он мой, а не твой, и не для твоих уток сделан, и пусть они вообще к моему забору и близко не подходят, – кричала Лексевна. – А по поводу Ваньки-то моего, так это вообще не твое собачье дело, кто и от кого ушел. Ты вон лучше за своим алкашом следи, вон глянь: опять пьяный нажрался и шатается во все стороны. Вон, вон, посмотри, – негодовала Лексевна, показывая пальцем на магазинное окно.

И обе деревенские бабули одновременно выглянули в окно магазина и устремили свои взгляды в пыль деревенской дороги. А вдалеке вдоль кустарника действительно шел какой-то человек и, шатаясь во все стороны, горланил на всю округу «Подмосковные вечера».

– Ну и что, что из этого, – взорвалась Тонькя. – Ну, выпил немного. Праздник у нас.

– Да у вас каждый день праздник, – ехидно вставила Лексевна.

– Уж лучше пусть праздник будет, чем так, как у тебя. Ни мужика, ни мозгов, только одна дырка в заборе и осталась, да и ту заштопать не можешь. Вот в нее утки и лазят. Хоть курицу бы себе завела, а то живет в деревне и ни одной живой души не держит. Один укроп да кабачки. А тут утки ей, видите ли, мои мешают.

– Да, мешают, еще как мешают. Вот я тебе, Тонькя, при всех говорю, еще раз залезут в мой огород, я на них собаку свою спущу.

– Смотрите-ка, какая деловая тут нашлась. Собаку она спустит. Да я на тебя в суд подам, и ты мне все убытки выплачивать будешь, утки-то они, поди, денег стоят. Али не знаешь?