…Да, не тот уже стал Данила Андреянович, георгиевский кавалер, атаман уваровской шайки. Засосало его в болотину хозяйственных забот, пятнадцать лет копеечку к копеечке собирал, свое хозяйство поднимал, о детях пекся, жену голубил…
И только бы все на лад пошло, как новая беда свалилась на крестьянские головы: коллективизация, переселение…
Нет больше у Житьева воли сопротивляться обстоятельствам. Не бодаться теленку с дубом. Себя бы сохранить для того, чтобы сохранить семью и ребятишек. Поэтому опустил он некогда буйную головушку, принял покорно судьбинушку.
А вот Авдотья Ивановна подчиниться приказу не пожелала, напялила на себя шубу, коты, полушалок. А жара стояла неимоверная.
Выкатилась она с ребятишками и узлами на двор, а в узлах увязаны уже самовар, посуда, постельные принадлежности, перина и подушки…
Тут на нее чекист налетел.
– Куда-ты, баба дурная, прешься с этим скарбом. Сказано: только необходимое.
Ухватил он Авдотью Ивановну за рукав и принялся стаскивать шубу. Не выдержала Авдотья такой бесцеремонности, оттолкнула чекиста.
А тот снова налетает коршуном, за рукав стягивает шубу. Видно, самому поглянулась шуба-то.
– Люди добрые! Грабят среди бела дня! – заголосила она от отчаянья. – Кто-нибудь, помогите!!!
Некому прийти на помощь Авдотье Ивановне. По всему хутору то тут, то там плач бабий волнами плещется из конца в конец, а вслед за ним и дети от страха ревут.
Свои Житьевы принялись рыдать:
– Мамка! Боимся, мамка! Куда нас?
Данила Андреянович в хате сидит, бумаги подписывает, белый, как мел, так зубы сжал, что зубы крошиться начали…
А тут во двор старший сын Никола забегает. С гулянки пришел. Парень уж в пору вошел, в плечах – косая сажень, уже наработался по хозяйству, силы набрал. А характер, что сам Данила Андреянович в молодости. Бедовый.
Видит Николай, что чекист его мамку треплет, налетел на него, сбил с ног и пинать принялся.
– Убью, за мамку убью, гада! – заорал он в ярости.
На него навалились чекисты, но Никола раскидал их, как снопы кидал на гумне.
Выскочил на крыльцо Данила, да одумавшаяся Авдотья бросилась на него и связала своими руками его руки, вздувшиеся каменными буграми мышц.
– Данила! Остановись! Дети у нас.
Чекисты заломали, наконец, Николу, связали веревками.
– Вывези его в лог и пристрели, как собаку, за сопротивление властям, – сказал старший чекист вознице.
Николу подтащили к повозке и опрокинули навзничь в телегу.
Авдотья рухнула без чувств. Вновь дети заголосили так, что тошно небесам стало. Телега, заскрипев, выехала со двора.
– Мамка, тятя! – прокричал Никола. – Не поминайте лихом!
И снова окрестность огласилась рыданиями.
Немного времени спустя в логу сухо лопнул выстрел.
– Все, дети, потеряли мы Николу, – выдохнул горько Данила Андреянович и отвернулся, чтобы дети не видели его слез…
Глава 5. Дорога на север
Набралось десятка три подвод с несчастными переселенцами. Они скорбно ехали по тракту под конвоем чекистов. Пулеметы хищно нацеливались на людей, которые потеряли волю сопротивляться. Даже дети перестали плакать.
В полном молчании прибыли на станцию, где их ожидал эшелон с телячьими вагонами, разместились и под конвоем, опять же, тронулись в путь.
– Скорей, скорей, – стучали колеса.
Мелькали полустанки, станции, плакаты на зданиях: «Даешь индустрию!», котлованы будущих заводов, вереницы людей с тачками в непрерывном движении. Страна напоминала разворошенный муравейник.
Сталин торопился: война вот-вот придет на порог. Это будет война моторов и машин… Страшная война на уничтожение.
Через несколько дней эшелон пришел в старинный городок, на краю которого стоял величественный монастырь за высокими каменными стенами, превращенный в пересыльный лагерь.