Д. Калшид в книге «Травма и душа» исследует механизм «пленения» души силами «потустороннего мира». С его точки зрения, в норме человек в своем развитии совершает переход от невинности к опытности. Это всегда сопровождается болезненным крушением иллюзий и страданием. Достаточно хорошая мать помогает ребенку совершить этот переход. Травма не просто прерывает этот процесс, она эквивалентна потери души и «богоданного духа, своего истинного, спонтанного Я». Наша душа (или невинность) в травме «немножко умирает», чтобы быть в безопасности. Она не проходит путь страдания (переработки травмы), чтобы стать опытом.

У самой личности ребенка не хватает сил, чтобы «переварить» травму, и тогда на помощь приходят силы из «потустороннего мира». Этот мир Калшед называет разными терминами: архетипический, трансцендентный, даймонический, мифопоэтический, мир внезапного, иррационального, неодолимого появления божественного в эмоционально-волевой жизни человека. Фактически Калшед, как и Юнг, считает, что в травме ребенок сталкивается с темной стороной «нумена», с дьяволом. Эта встреча оставляет в психике ребенка ощущение собственной скверны и последующее чувство ужаса. Если мать окажется холодной, то ужас становится хроническим, потому что травма была вызвана родителем как богом. А значит, ребенок этим богом проклят. Ощущение себя как скверны ребенок позже проносит через всю жизнь.

Его «лишенная достоинства невинность» становится одержимой демоном. Демон, он же Дит в терминологии Калшида, переворачивает все смыслы, уводит человека в ложную реальность. Он держит перед ребенком кривое зеркало, в котором отражаются только его дефекты. Выход из депрессии – это вернуть невинности (душе) достоинство, очистить ее от скверны. И это неизбежно должно идти через страдание. «Невинность должна выстрадать свой опыт и в этом смысле лишиться иллюзий»[110].

«Травма – это, как правило, внезапная и катастрофическая инициация, запредельное переживание, которое создает препятствие для дальнейшего приобретения опыта. Невинность была утрачена стремительно, жестоко, катастрофически, и ничто не может оставаться в прежнем состоянии, пока невинность не будет выведена из своего архетипического святилища в бессознательном и снова приблизится к опыту»[111]. «Немножко мертвая» невинность должна найти в себе смелость посмотреть травме в лицо, «отплакать» тяжелую правду о своих близких и закрыть эту страницу навсегда.

Таким образом, несмотря на разные подходы к травме, у разных специалистов все-таки есть нечто общее. Травма меняет судьбу. Она меняет взгляд человека на мир, делая его чрезмерно мрачным. Сам человек этого не замечает и сделать с этим ничего не может, поскольку корень травмы скрыт глубоко в подсознании, и саму травму человек, как правило, забывает. Юнг, Калшед, Гротштейн, Рикер и ряд других психоаналитиков вообще указывают на вмешательство потусторонних сил в механизм травмы. Но, как это ни парадоксально, именно потусторонние силы помогают человеку как впасть в травму, так и выйти из нее. Как говорили древние: «Выход там, где вход».

Моя нарциссическая травма изменила мою судьбу. Я прожила пятьдесят лет «под плинтусом», неким лилипутом в стране Гулливеров. В моем внутреннем мире я была «никто и звать меня никак». У меня не было прав, а у других они были. И это меня не удивляло: я проклята Богом, поэтому все правильно. И лишь депрессия заставила меня пересмотреть эту позицию. Но об этом чуть позже.