выздоравливать, так и продолжала оставаться с этим желанием. Не хотела терять своей исключительности, привилегий, данных ей, как больному человеку. Она не принимала идеи единения с «другими». Как я потом поняла, зрелому человеку, слишком долго прожившему на свете, тем более, считающему себя умнее всех, трудно поменять свою идеологию жизни, отказаться от прежних взглядов. Это она должна была всем давать советы, а тут ей приходилось от меня выслушивать «идеи о Жизни». Поначалу, был какой-то момент, когда она стала выполнять мои рекомендации, и ей стало полегче. Но, как мне показалось, она испугалась: а, вдруг, действительно выздоровеет? Ей было что терять! И она выбрала жизнь, которой жила: болеть, стенать, жаловаться, быть несчастной. Но, при этом, реализуя тот смысл жизни, который сама себе определила уже давно: отомстить мужу за её загубленную жизнь. К тому же, возникла ещё одна проблема, которая породила её дополнительные страдания. Источником возникновения этой проблемы оказалась я, как человек, как личность. Когда я пришла к ней первый раз, она мне жаловалась на врачей, которые, по её мнению, были недостаточно компетентны, профессиональны. Через несколько наших встреч она сказала мне, что много повидала психологов, но, ещё не встречала такого человека, как я. По её мнению, моя работа – сущность, приёмы, методы, отличались от работы тех специалистов, которые с ней работали не только в области, но и в республиканской больнице, где ей пришлось лечиться дважды. Для меня в этом мнении не было ничего нового: я работала, имея методологическую платформу, концепцию личности, в которой человек представлен, как неделимая целостность с Жизнью, с «другими». Именно, теория личности, давала возможность исцелить человека, соединить его с «другими». К сожалению, ни ведущие психотерапевты, ни психологи не имели концепции, которая бы была ориентиром и вела их четко, поэтапно к цели излечивания человека. Именно, теория и помогала мне определять на каждом этапе консультирования цели и подбирать адекватные средства. Я работала не в потёмках. Я чётко знала путь, который должен был привести меня к намеченной цели. Именно, этой чёткости в моей работе в последствие и испугалась Валерия. Она, на самом деле, была очень умным человеком. Я, в работе с ней, сделала вывод: чем более умным является человек, тем более сложно стать для него авторитетом. Конечно, осложнял работу с Валерией не только её ум. Невроз у неё был развит до стадии садизма (садо-мазохизма). Это – опасный рубеж в развитии невроза. Она стремилась всех подчинять себе – только в этом находила удовлетворение. Она и меня пыталась приспособить к своим потребностям – но, это уже было позже. Как-то, однажды, Валерия сказала мне, что я – «совершенный человек». Она ещё не встречала людей такой эрудиции, такого духовного богатства. Она видела, что я отношусь к ней, как к самой себе, очень близко к сердцу принимаю её проблемы, подхожу творчески к поиску средств их разрешения. Она это всё оценивала вполне адекватно. Но, на каком-то этапе нашего с ней взаимодействия, я поняла, что у неё возникла ещё одна неудовлетворённая потребность – «быть выше меня». Если раньше, рядом с мужем, детьми, приятельницами, врачами, психологами, ей удавалось проявить свою эрудицию и доказать (самой себе), что она «умнее всех», то, когда появилась я, ситуация осложнилась. Она, поначалу, восторгалась мною (как профессионалом, человеком), а потом поняла, что я ей мешаю реализовать её потребность «быть лучше (умнее) всех». В общении с Валерией я ещё раз убедилась, какую ошибку допускают родители, которые ориентируют своих детей «быть лучше других, лучше всех». Мне недавно пришлось встретиться с умным программистом, который сам был ориентирован на цель: «быть умнее и лучше всех», и на эту же цель ориентировал своих детей. У него – две девочки. Одна – в десятом классе, и у неё уже явно развит невроз: она не может быть адекватна представлению папы о необходимости «быть лучше других». Вторая – шестиклассница, тоже в неврозе. Когда я изучила методы воспитания девочек, которые используют родители, поняла: именно, сами родители способствуют развитию невроза у своих детей. Объяснила папе, что нельзя «натравливать» детей на «других», нельзя разъединять «Я» и «других», нельзя «раскалывать» личность. Он эту «расколотость» видел, но, не мог понять, почему невроз усугубляется.