Его сын Матиас, будучи студентом, подрабатывал на каникулах тем, что корчевал пни на родительской усадьбе. За выкорчеванный лес на большом участке земли папа дал ему 3 тысячи крон – меньше, чем пришлось бы заплатить наемным рабочим. Когда после института сын пришел на работу в один из магазинов IКЕА, его зарплата была такой маленькой, что, по словам невестки богатея, «семья бедствовала и сводила концы с концами» только за счет экономичных обедов в закусочной IKEA.

Ингвар Кампрад провозгласил несколько принципов IKEA: не запрашивать слишком много – не будет хорошего спроса; не просить слишком мало, чтобы иметь возможность увеличивать ресурсы; не гнаться за мгновенной отдачей, а рассчитывать, что результат должен прийти через длительное время; думать не о дивидендах, а об инвестициях; прибыль – это не сладкая жизнь, а ресурсы; не бояться советоваться с коллегами и сотрудниками, но и не уходить от личной ответственности; самое оригинальное решение ничего не стоит, пока мы не знаем его цену; дорогое решение – удел посредственности; порядок должен соблюдаться, но не превращаться в оковы; преувеличение роли планирования – бюрократизм; не делает ошибок тот, кто спит; счастье – не достижение цели, а правильный путь.

Кстати, о правильном пути. Это, в частности, структура собственности IKEA, преследующая целью минимизировать налоги. Сам холдинг принадлежит благотворительному фонду Stichting INGKA Foundation, председателем которого является Ингвар Кампрад. Управление предприятиями группы IКЕА осуществляет датская IKEA International A/S. Из– за непрозрачной структуры собственности сильно расходятся оценки состояния Ингвара Кампрада. В этом году журнал Forbes признал за ним 5 место в мире с $22 млрд., а шведская пресса – первое с $53 млрд.

Кампрад скромно наслаждается счастьем, живя в своей не очень большой избушке и катаясь на «Вольво» не первой молодости (в отличие, скажем, от «Бугатти» или «Ламборгини» деток российских нуворишей) по окрестностям Женевы. Любит человек выпить. А даже если и выпьет, никогда не сядет за руль, чтоб не сбить какого-нибудь семидесятилетнего немца на «Фольксвагене Гольф». На протяжении нескольких десятилетий, если верить шведскому журналисту Бертилу Турекуллу, он страдал алкоголизмом; да и ныне может «пробежать осенний марафон», предварительно освободив ближайшие дни от деловых встреч. Посол России в Швеции Борис Панкин рассказывал: «… он не преминет, вдали от бдительных женских глаз, заговорщически подмигнув, вытащить из рваных джинсов початую бутылку и спросить, в переводе на русский: «Из горла будешь?».

Вот такие они – настоящие миллиардеры, в отличие от зловонной пены, что пузырится на великосветско-гламурных тусовках России. Один из богатейших людей мира любит повторять: «Скромность – вот что для нас самое главное».

2009 ноябрь

СИМ-СИМ, ОТКРОЙСЯ!

История динара и дирхама начиналась во времена Древнего Рима и Византии. У арабов, несших в I тысячелетии новые идеи на обширные территории от Индии до Атлантического океана, не было собственной монетной системы, и для финансовых расчетов приходилось пользоваться тем, что попадало под горячую руку. На Западе – римскими динариями, в восточных арабских княжествах – греческими драхмами. Постепенно Арабский Халифат превратил римские динарии и греческие драхмы в динары и дирхамы. Вначале они изготовлялись в Персии.

Первые и старейшие монеты, которые можно отнести к мусульманским, были копиями серебряных дирхамов Сасанидского царя Яздигирда III, разгромленного халифом Умаром. Эти монеты отличались от яздигирдовых тем, что на них была арабская надпись, «С именем Аллаха». С тех пор она, аяты и суры Корана на монетах стали правилом в исламском денежно-печатном деле. Форма и вес монет зависели от места производства. Средний вес составлял 3 грамма, но бывали экземпляры и по 11 граммов. В период наибольшего распространения в 800-1000 годах эта монета проникла в Европу и даже на территорию Англии. Серебряные дирхамы были чрезвычайно красивы благодаря арабской вязи – в Европе их даже использовали в качестве украшений. Добрался дирхам и до Древней Руси – там его называли «куном» или «ногатом».