– Альма, домой!

Я бегу к вольерам, и мама навстречу мне тащит на ошейнике Альму, а Тапку гонит перед собой и выдыхает тяжело:

– Валька, прими…

Я перехватываю у неё Альмин ошейник.

У Тапки ошейника нет, но она уже поняла, что покапризничать ей не дадут. Она покорно забегает в вольер, и я заматываю проволокой дверцу и бегу помогать маме. Она за вольерами ловит Тучку! А та, с зажатым между задними лапами хвостом, мечется вдоль железной стены. И вдруг с отчаяния кидается вперёд, через всю территорию. И мама летит вслед за ней над сугробами, падает и поднимается в ту же секунду.

Тучку загонять трудней всех. Где только взялась ты такая, чёрная лохматая Тучка? Может, и вправду, иностранка, как дядя Юра говорит?

Хотя слыхала я, что она жила в нашем же городе, в одном дворе, – общая собака целой девятиэтажки, и к нам её отдали только передержать в самые жестокие морозы.

Но Тучка ведёт себя так, точно никогда человека и не видела.

Мама хватает её за шею, Тучка скулит так, что у всех режет уши, и не слышно, что мама говорит ей, увещевая, пока везёт её волоком домой, на вторую территорию.

Тучка упирается всеми четырьмя лапами, и мне её не понять. На первой, основной, территории собаки не принимают её, но что-то заставляет её выскакивать сюда снова и снова. Мама тяжело дышит – нелегко далась ей погоня. Я помогаю тянуть Тучку к вольеру, толкаю сзади. Когда мы наконец запираем её, девушка в комбинезоне заглядывает через забор между двумя территориями и говорит:

– Я могла бы немного погулять с ней. Она же ещё не хочет домой.

А мама отвечает:

– У нас волонтёры – с часа. Вы как здесь очутились?

Девушка объясняет:

– Я не волонтёр, я к вам на работу.

Тогда мама выпрямляется и спрашивает в тревоге:

– А почему к нам? Нам никого не нужно, нас же двое…

Янина, когда я сказала, что хочу работать с мамой, ответила: «Да хоть весь класс приводи. Мне что – лишь бы всё сделано было. Вольеры чистые, собаки накормлены и выгуляны, полы и посуда вымыты. А заработок можете делить как захотите. Сколько у меня положено служителям на день – сверху ни копейки не дам!»

Но нам-то зачем с мамой его делить? В воскресенье вечером, получив деньги за выходные, мы, только добежав до пригородного посёлка, сразу идём в магазин и накупаем всякого разного, чего сами захотим. Ветчину, красную рыбу, яблоки, апельсины, конфеты «Курага в шоколаде» и большой торт. Дома я выкладываю всё это на стол и зову братьев – если кто ещё не понял, что мы пришли с работы и сейчас будет пир.

Света с Тоней тоже работают парой, и только Нина выходит одна. Она старше мамы, это же сразу видно, и у неё большой опыт. Она была медсестрой в больнице и теперь говорит, что нынешняя её работа – тьфу. Собаки тебе всегда радуются, всегда тобой довольны, никто из них жаловаться начальству не побежит…

Раньше Нина работала с Тоней, а Света с Ириной. Но Янина стала у всех спрашивать, не вытаскивает ли Ирина деньги из копилки, а то, мол, что-то мало их там остаётся. Даже у тех спрашивала, кто вместе с Ириной никогда не работал.

Янина думает, что каждый, кто приходит сюда, что-нибудь да жертвует. А если только попробуешь ей сказать, что это совсем не так и многие гуляют здесь бесплатно, она поглядит на тебя пристально и пригрозит: «Я вот проверю видеокамеры! Может быть, я подозреваю не тех людей?» И ты от неё сразу попятишься.

Хотя все служители знают, что она только собирается ставить камеры. Сама ведь жалуется, что денег на них не наскребёт. На нас у неё слишком много уходит. Мы же только денег хотим – так говорит нам Янина. А вот есть приюты, где работают одни волонтёры.