Детский сад, как и театр, начинался с вешалки. Деревянные голубенькие шкафчики с опознавательными картинками на дверцах, внутри на задней стенке вбиты деревянные вешалки-грибки для одежды, сверху полочка для шапок, внизу отделение для обуви. Вдоль шкафчиков раскачивающаяся в разные стороны неустойчивая длинная, очень низкая скамейка, тоже деревянная и тоже голубенькая. Процесс раздевания еще мучительней, чем одевания, помочь некому. Если кого-то приводили родители, то дети, блаженно улыбаясь, быстренько раздевались и бежали в группу. А такие как я, кого заводила старшая сестра по дороге в школу или приходили сами, так как садик был внутри нашего огромного двора, так те мучились, снимая с себя ненавистную зимнюю одежду.

Прийти первым в группу – это ещё не значит начать играться раньше других. Сначала идёшь к рукомойнику и с чистыми или слегка намоченными руками садишься вдоль стенки на такую же, как в раздевалке, длиннющую неустойчивую скамейку. Надо сидеть ровно, руки держать на коленях перед собой, как если бы нас фотографировали, и ждать, когда позовут завтракать. В лучшем случае воспитательница читает что-то не раз ею уже читанное и перечитанное. Сидишь, слушаешь, смотришь с тоской на полки напротив. Там выставлены большие разноцветные потёртые, с облупившейся краской деревянные кубики, есть даже разборная Кремлёвская башня с часами. Большая, тоже деревянная, грузовая машина стоит внизу рядом с длинной легковой. У легковушки в широкий багажник встроено запасное колесо. Мы его уже который день безуспешно стараемся выковырять, но оно никак не выходит.

На стенах портреты. Слева дедушка Ленин смотрит, прищурившись, очень добрый. Справа Сталин, он сын Ленина. У Ленина усы и борода, и он давно умер, а у Сталина только усы, и умер он недавно. Оба они лежат в Москве в Мавзолее, я их там видел и хорошо рассмотрел. Они такие же, как на портретах, только глаза закрыты, а Сталин, как на картине, в белом кителе с золотыми погонами, он же военный – генералиссимус. Сталин убил Гитлера и выиграл войну. А Ленин не был военным – он вождь.

На стене напротив, между окнами, чёрно-белый портрет Хрущёва. Ленин и Сталин – красивые, а Хрущёв мне не нравится. Без усов, без бороды, фамилия не героическая, хрустящая, «щипящая», не представительная – хрущик какой-то. Перед кино всегда показывают кинохронику, и Хрущёва показывают, как он среди кукурузы, пузатый, в шляпе противно улыбается и размахивает початком.

Я знаю точно, что это початок – из «Мурзилки». Мне читали стихи про царицу полей, и я запомнил. Бабушка смешно называет початок «пшонкой», она выросла в селе и иногда говорит по-украински, ещё бабушка говорила, что Хрущёв запустил первый в мире спутник и что мой дедушка с ним воевал вместе в каком-то одном штабе. Мой дедушка погиб, он был герой, значит, и Хрущёв герой, хоть он и лысый.

Пока мы сидим, большие нянечки в больших белых клеенчатых передниках из больших белых кастрюль с большими буквами на боку, взяв в большие красные руки большие разливные ложки-половники, заполняют маленькие, почти игрушечные, тарелки, расставленные на низеньких квадратных столиках на четверых. Накладывают что-то белое. По запаху и по тому, как липким комком оно падает в тарелку, это манная каша, с содроганием догадываюсь я и, понимая всю безысходность, чувствую, что очень хочется в туалет.

– После завтрака, – отрезает, оторвавшись от чтения воспитательница.

– Только из дома и в туалет, – добавляет она и продолжает читать вслух дальше.

Наверное, она забыла, как в прошлом году не пустила меня в туалет перед прогулкой, а потом меня мальчишки дразнили и даже из другой группы, но напоминать не стал, стыдно.