Маркиза де Вре, заметив восторг, с которым племянница рассматривает портрет, предложила познакомить ее с автором, являющимся по ее словам «верным художником нашего дома»; «Я уговорю Анриэля отужинать сегодня с нами, ― сказала за завтраком через несколько дней после приезда Александры Екатерина, указывая на голубой незапечатанный конверт на журнальном столике, ― Ты не возражаешь?» Александра не могла и в мечтах представить себе, что сможет свести знакомство с настоящим художником, который зарабатывает на жизнь своими картинами, и довольно успешно; вот только она ожидала увидеть грузного замкнутого мужчину, который видит вокруг себя исключительно материал для отображения на холсте, погруженный в свой неразгаданный обывателями мир и отторгающий любую попытку проникновения в него извне; на самом же деле, в комнату ворвался пышущий энергией по сути юноша, еще не достигший зрелого возраста, сразу горячо поприветствовавший маркизу и галантно приложившийся к ручке представленной ему девушки.

Весь вечер он шутил, поблескивая модным моноклем, расположив цилиндр на полу подле своего кресла, и смеялся, стараясь избегать разговоров о живописи. Наконец, маркиза попросила его: «Жан, мадмуазель Сандрин просто обожает живопись, она влюбилась в ваши работы с первого взгляда, пожалуйста, расскажите о тех, что будут представлены на Всемирной выставке». «Маркиза, Вы же знаете, что за ужином я не веду разговоры о живописи, ну хорошо, только ради Вас; две мои работы отобраны комиссией и будут находиться в отделе «Столетия французской живописи», а именно: «Ночная Сена» и «Неизвестная обнаженная, обращенная спиной»; когда Анриэль произнес название последней картины, маркиза невольно смутилась.

Жан Анриэль принадлежал к самому молодому поколению импрессионистов, утверждал, что занимался у Тулуз-Лотрека и Сезанна, подавал большие надежды, но живопись для него всегда была не целью, а средством добиться положения в обществе, уважения, и самое главное, расположения дам; его отец был приказчиком у одного знатного буржуа, тем не менее, добившийся, чтобы его сын получил хорошее художественное образование и смог реализоваться в жизни посредством своих работ. Анриэль был худым, прилизанным, почти женственным молодым человеком с продолговатыми чертами лица, длинными тонкими слегка подрагивающими пальцами и высоким голосом, казалось, что он никогда не вынимал из левого глаза монокль, по его представлению, придающий хоть немного солидности, одет он был с иголочки, интересовался модой – благо, денежных затруднений у него в ближайшее время не предвиделось, и всё же у Александры осталось чувство легкого разочарования после знакомства с ним – не таким ей виделся автор картин, приоткрывающих дверь в иной мир восприятия действительности.

В самый разгар ужина маркизе пришла в голову блестящая идея: «Жан, что Вы скажете, если я предложу Вам заниматься с мадмуазель Сандрин, у нее неплохие задатки, и, возможно, со временем она станет знаменитым художником, почти как Вы», – маркиза де Вре одарила Анриэля милой улыбкой. «Ну, что Вы, маркиза, я вовсе не знаменитый; Моне – вот настоящая величина, Ван Гог – просто гений, Гоген – волшебник, Мане – великий мастер полутонов, Дега – чародей света, Ренуар – виртуоз круглых форм, Сезанн – непризнанный кудесник кисти, Тулуз-Лотрек – художник от Бога, а я просто подающий надежды, – пропищал Анриэль и притворно наклонил голову, как бы подтверждая, – Мне до них еще расти и расти». Несмотря на разочарование несоответствия реального художника, тому образу, который рисовало воображение Смерновой, перспектива позаниматься с живописцем, чьи картины всего через несколько недель будут выставлены на суд корифеев и простых парижан, очень ее прельстила, и когда Анриэль, строя из себя сильно занятого человека, всё же согласился, пусть и поставил условие: время и место занятий он будет назначать сам, она сразу же без раздумья согласилась.