– Ты знаешь, друг мой… – начала тетушка. – Весь высший свет, кажется, живет одной Викторией. Она и умна, и красива, величественна и добродетельна, так говорят о ней, по крайней мере. Мне сложно судить, прожив всю сознательную жизнь здесь, я не знаю всей истинной картины. Матушка твоя могла бы знать. А я… Я ни секунды не сомневаюсь, что идеальней супруги для него и пожелать нельзя, но вот принц… – Чарлиз насторожилась. – Из-за особенностей его нрава и слишком строгого воспитания с ним очень сложно даже вступить в разговор… Особенно женщинам… Безусловно, виной тому не дурная натура, а скромность и слишком большие требования к монарху, что чинят разного рода преграды для его личного счастья. А ведь достаточно пары минут и его открытого сердца, и он точно будет без ума от нее. Пока не выходит, но знай, этот союз предрешен на небесах, так считает весь высший свет без исключения!

– На небесах… – точно пребывая в прострации, повторила Чарлиз.

– Когда и куда надо прибыть, в письме сказано? – она так неожиданно задала вопрос, что тетушка даже вздрогнула.

– Я не узнаю тебя, Чарли! И куда подевалась сельская патриотка?

– Если письмо призывает меня ко двору, так тому и быть. Раз сам Господь желает соединить их в браке, то разве кто-то сможет пойти против Него? Только следовать Его воле, – Чарли покорно опустила голову. – Надо ехать и, приобщившись к великому, лично посмотреть, в чем я могу помочь им, не так ли?

– Чарли, – улыбнулась тетя, – боюсь, поначалу тебе будет нелегко это сделать. Тяжело разобраться в отношениях между мужчиной и женщиной, всю сознательную жизнь избегая этого. Живущей в лесах, не имеющей практики общения с людьми, я уже не говорю о светском обществе, придется многому научиться самой, прежде чем храбро вступать в дебри человеческих взаимоотношений. Впрочем, я уже вижу действенный способ осуществления твоих добрых намерений и умений. Ты можешь стать отличной фрейлиной для графини Виктории, в этом я не сомневаюсь. Хозяйственной, услужливой и исполнительной, тебе с легкостью удастся уход за ее светлостью. На этом и довольно, – рационально заключила тетя.

Повисло молчание. Чарлиз не знала что ответить. Но старушка, понимая, что ни в коем случае нельзя упускать решительный запал племянницы, меняя его на одиночество в домике у леса, скороговоркой произнесла:

– Я напишу письмо, а ты передашь его через прислугу графине, когда будешь представлена его высочеству. Напишу ей лично, она знает нашу семью. Ее матушке была знакома фамилия твоей.

– Правда?

– Да, – грустно и нежно смотря на племянницу, ответила старушка.

– Спасибо, тетушка! Спасибо за все, – Чарлиз поднесла к губам руку тети.

– Но, – тетушке не давал покоя один вопрос. – Могу я узнать, что в моем рассказе так разожгло тебя? Мне очень интересно, – она со вниманием устремила на девушку свои добрые близорукие глаза.

– Ваши слова, милая тетушка, затронули струны души, дремавшие во мне. И теперь я не могу не ехать, я обязана, – улыбнулась она. – Лично предстать перед принцем, быть полезной графине Виктории – мой долг. Впрочем, как и сообщить вам о реалиях всех намечающихся дел и событий. Решено. Еду, – и под бесконечно обрадованным взглядом тетушки Чарлиз поцеловала ее.

Письмо с гербовой печатью принца являлось именным приглашением во дворец, рассылаемым каждой девушке из высшего дворянства, достигшей совершеннолетия, с целью представления ее особы королевской семье и всему свету. Сухое и формальное, даже если оно и было подписано принцем, то вовсе не обласкано и долей секунды его внимания. Рука его высочества, механически расчеркиваясь над ним и ему подобными, не мешала самому ему безучастно смотреть за окно «комнаты пыток», как он называл кабинет отца. Он проводил здесь не много времени, не собираясь отнимать это право у своего родителя, так яро любившего правление, что, казалось, даже не замечавшего настроений сына.