Первое – проснуться в темноте. Годы ушли на то, чтобы стать петухом самой себе, зато теперь она была орудием богов. Ее будил не свет, а собственная воля.

Второе – окунуться в ледяной пруд. Укрепившись, она возвращалась к себе и заворачивалась в шесть слоев одежды, каждый из которых был рассчитан на сильный холод. Она завязывала волосы на затылке и закрепляла воском каждую прядь, чтобы не разметались на ветру. В горах такое может убить.

В первый раз после купания она простыла – много часов дрожала у себя в комнате, из носу текло, щеки раскраснелись. Тогда она была ребенком, слишком хрупким для сурового служения.

Теперь Думаи переносила холод так же, как переносила высоту, на которой располагался храм. Горная болезнь ее не касалась, потому что она родилась на высотах, где даже птицы редко гнездились. Канифа пошутил однажды, что спустись она в город, падет бездыханной, как падают забирающиеся на эти высоты паломники-восходители.

«Земная болезнь, – согласилась тогда ее мать. – Лучше оставайся здесь, мой воздушный змей. Здесь твое место».

Третье – записать запомнившиеся сны. Четвертое – поесть, еда дает силу. Пятое – влезть в оставленные на крыльце сапоги и спуститься в окутанный ночью двор, где мать уже готова возглавить шествие.

Дальше – поджечь факелы, ароматную кору с вылежавшихся на морском дне стволов. Их дым был чист, как туман, и пахли они, как мир после грозы.

В сумраке, уже совсем проснувшись, перейти мост через провал между средним и третьим пиками. Затем долго подниматься по круче под древние песнопения.

А теперь – к святилищу на вершине. Там, в первом свете зари, – сам обряд. Звон колоколов перед ликом Квирики, танец вокруг его железной статуи – призыв к богам: вернитесь! Так звала когда-то Снежная дева. Голоса дружно взмывали в небо, песня привета золотом звенела в горле и на языке.

Так начинался ее день.

Под ясным небом снег слепил глаза. Думаи с Ипьеды щурилась, пробираясь вдоль горячего ручья, и надолго припадала к фляге. Другие певцы богов остались далеко позади.

Она ополоснулась, прежде чем скользнуть в парящий пруд. Закрыв глаза, погрузилась до подбородка, наслаждаясь теплом и тишиной.

Подъем даже ей давался тяжело. Восходители редко добирались до вершины Ипьеды, а ведь они за право на попытку платили деньги. Одних останавливала и вынуждала признать поражение головная боль или слепота, у других не выдерживало сердце. Мало кто мог подолгу дышать разреженным воздухом.

Думаи могла. Она только им и дышала с вечера своего рождения.

– Маи.

Она оглянулась. Подошел ее лучший друг, принес укрытую от холода одежду.

– Кан, – ответила она (ему сегодня не пришлось лазать по горам). – Искупаешься со мной?

– Нет. Пришло известие из деревни, – сказал Канифа. – К вечеру у нас будут гости.

Вот уж странное известие! Начало осени на время открывало восходителям дорогу в горы, но так поздно, когда даже нижние перевалы завалены снегом и продуваются убийственным ветром, Верхний храм Квирики не ждал гостей.

– Сколько?

– Одна паломница с четырьмя слугами. – Канифа сложил ее одежду у пруда. – Из клана Купоза.

Это имя мигом разогнало усталость – имя самого влиятельного клана Сейки. Думаи вылезла из воды.