И не заметила, как превратилась из главной героини собственной сказки в ее озлобленную, жадную сестрицу, двойняшку-тень, которой дали все, а она по-прежнему ворчит: маловато!

И все-таки плакать в метро – это слишком.

Изабель глядит в пол. Так оно лучше – избавляешь окружающих от угрозы зрительного контакта. Глядит на носки своих туфель, к счастью, не касающихся кожаных лоферов мужчины с ежиком – мученика, который и рад бы не прижиматься к ней так тесно, но не хочет привлекать к себе слишком много внимания, расталкивая толпу, чтобы отодвинуться.

Когда поезд подъезжает к 23-й улице, кто-то легонько трогает ее за плечо. Женщина лет шестидесяти (крашеные черные волосы, очки-авиаторы) поднялась и уступает Изабель свое место.

В параллельной вселенной Изабель взяла бы женщину за руки и сказала: “Я и не узнала тебя сразу, Древняя Мать”. В параллельной вселенной они бы утешали друг друга и криво посмеивались над случившимся, удивляясь, отчего это в метро не плачут безостановочно все подряд.

Но в этой вселенной, в этом городе Изабель лишь признательно кивает и садится на освободившееся место, втискиваясь между хмурой женщиной, которая играет на смартфоне, и стариком, прижимающим к груди мешок, набитый, похоже что, грязным бельем.

Изабель неловко за свою печаль. И неловко, что неловко за свою печаль – ей, у которой и любовь есть, и деньги. Она украдкой заглядывает в сумочку в поисках носовых платочков, ни в коем случае не роясь лихорадочно, нет-нет. И обдумывает вот какую вероятность: ведь это упадническое разочарование в каком-то смысле едва ли не хуже подлинного, законного, так сказать, отчаяния. Понимая, что такая постановка вопроса – сама по себе упадничество.

После того как Дэна с Натаном, осыпанных воздушными поцелуями и досвиданиями Вайолет, проводили до дверей, она спрашивает:

– Чем займемся?

– А чем ты хочешь заняться?

– Не знаю.

Пока Вайолет с Натаном не появились на свет, Робби полагал, что уж занятие себе дети всегда найдут. Поразительно, но, как выяснилось, ребенок, а уж Вайолет тем более, очень даже может поставить тебя в неуютное положение хозяина незадавшейся вечеринки.

– Хочешь, построим что-нибудь из кубиков? – спрашивает он.

– Хочу, наверное.

– Но не уверена?

– Да нет, можно и построить…

Она затрудняется вынести решение – вроде есть аргументы в пользу кубиков, они неплохи, как и игрушки вообще, но сейчас почему-то не годятся.

– Пойдем поищем что-нибудь у тебя в комнате, – говорит Робби.

Обычно Вайолет охотно идет хоть куда, даже к себе в комнату, но теперь приросла ступнями (точнее, балетками, тему обуви Робби еще не затрагивал) к половицам.

– А когда ты уходишь? – спрашивает она.

– Прямо сейчас. В твою комнату. С тобой вместе.

– Да нет, совсем уходишь когда?

Откуда возник этот вопрос? Разве Робби с Дэном и Изабель не условились ничего не говорить детям, пока Робби не выберет новую квартиру, где они смогут навестить его сразу же, в день подписания договора аренды? Ведь сколько Вайолет, да и Натан себя помнят, Робби всегда жил тут, наверху.

Должно быть, Вайолет подслушала. Попробуй-ка утаить что-нибудь от детей, для которых жизненно важно слушать и узнавать.

Порой, однако, кажется, что Вайолет знает больше, чем может знать. О дне знакомства Робби с Адамом, например (“Ты сегодня какой-то другой, дядя Робби”), или о дорогущих ботинках, которые Робби купил, а потом, раскаявшись, вернул (“По-моему, тебе нужна одежда покрасивей”).

“Господи! Надеюсь, она не экстрасенс” – так сказала Изабель.

– Я просто иду в твою комнату, – повторяет Робби. – Сейчас. С тобой вместе.