Посвящённые тебе тексты
Так и были полны птиц! И сам ты
Для всех своих близких
Как бывал пернат и психагогичен!
И даже – вот теперь. Теперь-то – и больше
Всего: одинаковые обмылки,
Траченные миром сим, во Христе плотнея,
Проявляясь, мы обретаем свою разность,
Медленно, так сказать, меняем
Просопон на ипостась (прости: снова
Пишу барочно, как образованец! —
По-птичьи, как ты теперь, я ещё не научился).
«Полёт и встреча; всё выше!»
В том месте, где в свете нет тьмы, но нет и скуки,
Лоно Авраамово, верю, полно трепета и крыльев,
И жизнь поёт на всех щебетах мира.
Послания на открытках
А. И.
1
Вот – аспидный Питер, серебряная Нева.
Вот – статуи, стынущие мосты.
С глянцевой лицевой – крылья златые льва,
С шершавой изнанки – ты.
Шариковой ручки привет!
Скромен, как март,
Сухощав, как бодлеровский поэт,
Священник или солдат;
Голосом, как пробежка на Невы
Льду серобездонном,
Тонко глухим, как трещина в
Фарфоре коллекционном,
Екклезиаст
Мелочей, смут, суеты,
Предметов, по Кузмину, вполупоказ —
Кунсткамерный ты.
2
Зима, норвежки, пустыня льда,
Скольжение по льду
С другом, что никогда
Не удержим на ходу.
Голос по касательной, почти не о том;
Звукожест, скуп, тих,
О том, что аутизм – смерть подо льдом
Надвое распадающихся двоих.
Антисюжет, разлом, неуверенная рука —
Не о том, не то;
Ледяная стружка из-под конька
Завернулась вокруг ничто.
Да, если зерно не умрёт —
Не принесёт плода.
Конькобежец не вынырнет, если не нырнёт,
Асфиксии не скажет «да».
Только утонувшего хватятся среди этой зимы
И подымут со дна,
И это будет смерть аутизма, крушение льда, тьмы,
Пасха. Весна.
3
Письмо – роман, жанр, коему не одерридеть.
Нет такого места «нигде», только – «здесь».
Роман – не дискурс как стиль, заметь,
Роман – мы сами и есть.
Мы сами – слова утраты, которые Себе кричит
Взыскующий любви Бог.
Мы – не морзянка, исчезающая в ночи,
Мы – диалог.
Заканчиваю. Прости! Не взыщи за многословный ответ,
От которого (подпись, дата, прощай)
Ещё серее, поди, твой невский рассвет,
Стылее чай.
Михаилу Гаспарову
1
Жёлтый, книжный, облетает —
Пястью лет – с осины лист.
В ветре свиста не хватает:
Умер честный атеист.
Внепартиен, необузен,
Густоперчен, как центон,
Тих, классичен, русск, внеруссен,
По-еврейски умер он.
И воскрес, весьма встревожен:
Там, средь света и весны,
Вдруг узнал, что в Царстве Божьем
Переводы не нужны;
Что единым, птичье-смычным,
Светозарным языком
Хоры ангелов синичьи
Распевают там о Том,
Кто – не То, а Тот, Который
Есть Искомый, Вся Всего,
Переводами из Фора
И латынью пел Кого;
И воспрял к сраженью снова
(С Милым – рай и в неглиже!)
Фехтовальщик Бога-Слова:
Запись, выписка, туше.
2
У кого это (спросите – найдёте):
Слово стало не текстом, но плотью
(Прочитано в плотном тексте) – пальцем в небо!
Текст и есть плоть (хлеба);
Вот во плоти вероятностная тема:
Внутри текста мы – энтимема:
Раз в слезах, как в лучах, утром мое лицо,
И в руке подрагивает копьецо,
В восковой бочок просфоры наставленное упруго —
Значит, вечной будет весна старшего, светлого друга!
Логика вероятного, лошадка конника
Аристотеля, скрытого платоника,
Риторика вечности сей,
Которую вам уж давно проиллюстрировал Алексей, —
Беседуя по солнечным гравиям райского сада,
Куда и мне бы, неучу, надо, —
Полюбоваться на вас, подслушать издалека
(При служении Ангелов) – а пока
Слёзы, читают часы, частицы и вечная память,
Чаша лучится гравированными боками,
Хлеб и вино как животворящий Текст
(Чтущий да ест!),
Имя ваше, на белом камне, вплетено в акростих,
И свет танцует, обнимает пылинки, не впитывая их.
На полях заметок В. В. Бибихина об А. Ф. Лосеве, изд. 2004 г
1
«Между прочим, у Гомера есть девять пониманий смерти» – и ниже, до конца с. 199