День Аркарана Георгий Юров

Солнце стояло в Скорпионе и на день осеннего равноденствия приходился один из главных праздников старой веры – день Сагангана, олицетворявшего не закольцованное на года и столетия вечное время. Ириды, носители священных принципов Сагангана, изображались крылатыми львами с головой бородатого мужа в королевской короне и их часто использовали для защиты от зла. Через ритуалы праздника народ прикасался к бесконечному, устраивая по этому поводу маскарады. Считалось, вечное срывает сегодня маски, всю ложь и наносную мишуру, обнажая истину. Стремясь настроить себя в преддверии прячущейся во мраке зимы на истинное понимание добра и зла, люди из года в год повторяли в этот день мистерию одевания и снятия масок. Стекаясь по улицам к главной площади их, потом сжигали огнём подсвечников о четырёх свечах, под пение священных псалмов.

Так было сотни лет, и воцарившаяся Элисандра не в силах искоренить полуночный обряд была вынуждена найти ему место в признаваемых новой верой торжествах, приурочив к празднованию сбора урожая. Река огней по-прежнему стекала к площади у Касагранды, лишь только славили теперь не Триолана, а Непорочную Деву. Бальтазар участвовал в мистериях всю свою жизнь, вначале как рядовой участник, позднее одним из верховных жрецов и теперь, во времена гонений шёл вместе со всеми, освещая путь четырьмя свечами. Низложенный Экзарх снова стал одним из толпы, но даже если б вокруг больше не было никого, он всё равно проделал бы этот путь, пусть и в последний раз. Хотя маска закрывала лицо, прошлое не отпускало даже сейчас – слишком долго он носил свой титул и отвернувшиеся от него братья узнавали его и сторонились от этого.

Было уже далеко за-полночь, когда по выложенной брусчаткой дороге старик пришёл к своему дому, уединённо стоявшему на вершине небольшого холма. Устало опираясь на посох, он вдруг увидел за поворотом невысокого, тщедушной комплекции человека, прячущегося в густой тени. Убывающая луна давала немного света, но всё же его хватило, чтобы увидеть в руке длинный нож, которым продавцы обычно резали хлеб.

Бальтазар попятился, скорее, от неожиданности, чем от страха – он был слишком стар, чтобы бояться за свою жизнь – и, не удержав равновесия, повалился на спину, широко раскинув в стороны руки. Разбойник в маске смеющегося мужчины с закрученными вверх усами бросился на него и, усевшись на грудь, занес над ним нож.

– За Валаама! – крикнул он взволнованным фальцетом. Уходили мгновения, но клинок не вонзался в гулко бьющееся сердце и тогда бывший жрец, нащупав вылетевший посох, ударил его в грудь. Схватившись за солнечное сплетение, несостоявшийся убийца повалился на бок, жалобно застонав. Встав на четвереньки, удивлённый всем этим Бальтазар отшвырнул нож и снял маску с его лица. Глаза девушки, совсем ещё ребёнка застилала пелена боли, но сквозь неё проглядывали решительность и злость.

– Ты та девочка, которую целитель вырвал из лап смерти, – утвердительно качая головой, произнёс старик, всё также стоя на четвереньках, разглядывая обезображенное ожогом лицо.

– А ты тот. Кто убил его, и я поклялась его памятью, что найду тебя и прикончу, пока птицы в башне не склевали остатки мяса с твоих костей.

– Ты не убийца и поверь мне, убить человека не просто, особенно, таким как мы…

– Я не такая как ты и не сравнивай меня с собой и тем более с ним, – перебила Фейга и не найдя ножа с искажённым ненавистью лицом швырнула в Бальтазара кусочком отколовшегося от брусчатки камня. – Он был добрым, он целил людей и учил их своей доброте и если бы не ты, мерзкий паук с ожесточившимся от старости сердцем он смог бы исцелить этот мир!

– Моё сердце ожесточилось не от старости, а от боли заполнившей землю и уничтожившей всё, что было дорого ему. И теперь оно не годится больше для любви и сострадания, а только лишь для отпущения грехов.

– В чём же заключался грех Валаама, в том, что помогал людям?

– Он уводил их от истинного Бога своими проповедями, возможно не желая того становясь для них если и не Богом, то во всяком случае Его Пророком, расставив сети показной доброты, но ник-то не знает, чего добивался он на самом деле. Он не прошёл моего испытания, а значит, был не тем, кого ждал я всю жизнь, – грустно закончил бывший жрец и, опираясь на посох с трудом поднялся на ноги.

– Даже теперь ты грустишь не о том, что предал невинного смерти, а что всё, во что верил, чему отдал жизнь, оказалось пустыми словами. То, что делал ты долгие годы, чему учил людей, было напрасным и лживым! Но он, он другой – чистый и светлый, а ты, жалкий старикашка напрасно думаешь, что смог убить его. Ведь тела до сих пор не предано ни земле, ни ветру и он снова вернётся сюда, где начался его путь служения людям, дабы вершить свой суд! И не будет тебе прощения и покоя ни среди живых, ни среди мёртвых. Зазвучат трубы небесные и ангелы спустятся с облаков, восстанут мёртвые из праха и станет судить он их, отделяя грешных от праведников. И будут праведники жить вечно, грешникам же гореть в гиене огненной до скончания веков!

Собравшийся было уйти Бальтазар молча смотрел на Фейгу, дивясь словам её, возможно узнавая в ней себя, а потом сказал: – Он кажется тебе не тем, кем был на самом деле. Сладкий яд его слов, что до сих пор сочится из твоих уст и благодарность за спасение, заставляют видеть его Пророком, посланным на землю. Только это не так. И он не вернётся, тело его либо лежит где-то на дне реки, зацепившись за корягу, либо спрятано кем-то из последователей. Но ты, ты можешь рассказать о нём людям, описать деяния день за днём, чтобы память о Валааме – как звал он себя – не затерялась во времени.

– Ник-то не станет слушать, – сокрушённо покачала головой девочка. – Слуги Элисандры, будь проклято её имя, схватят меня, и бросят в Драконий Коготь, и уж я-то точно останусь там навсегда. А наукам я не обучена. Да и где бы взяла пергамен с чернилами? Ведь у меня нет денег даже на еду.

– Это всё есть у меня, и я могу обучить тебя письму и чтению, а за это ты станешь прислуживать мне в моём доме. Прежние слуги разбежались, а оставшаяся верной служанка слишком стара и нерасторопна. Так что, мир? – спросил он глядевшую на него Фейгу, но та лишь презрительно плюнув ему под ноги, наконец, поднялась с земли и, прихватив отброшенный Бальтазаром нож, скрылась во мраке.

Прошла неделя со дня Сагангана и старик почти забыл о неудавшемся покушении, вспоминая о нём лишь от боли в ушибленной при падении спине, когда в полдень на удивление тёплого как для середины осени дня в его дверь постучали. Пожилая служанка неторопливо дошла до калитки и наконец, открыв, увидела лишь пустую улицу. Недовольно ворча на глупую шутку, она закрыла дверь и пошла назад, но когда почти доковыляла до дома стук повторился. Старуха развернулась и, чертыхаясь хотела было снова идти, когда Бальтазар, показав ей жестом оставаться на месте, сам пошёл к входу. Открыв дверь, он собрался отчитать, кого бы то ни было, но увидев Фейгу осёкся.

– Ты пришла заключить со мной мир?

– Перемирие. Не думай, что я простила тебя – содеянное тобой слишком ужасно, но нельзя, чтобы память о Валааме, исчезла или была оболгана такими как ты. Научи меня таинству знаков, и тогда я смогу записать всё чему он учил и что делал, дабы мудрость его осталась в веках. А за это, так и быть, стану прислуживать тебе, хотя ты и не заслуживаешь награды.

***

После случившегося примирения с Бальтазаром жизнь девочки изменилась. Валаам, даже погибнув, будоражил людские умы, да и сама смерть проповедника не выглядела концом пути – люди видели, как его поглотила пучина, но тела так и не нашли. Сгоревшая слободка пустовала недолго, паломники не только из Добробрана, а из самых дальних пределов королевства стекались сюда, ибо считали это место святым.

Некоторые из учеников Валаама называли теперь себя Апостолами, и Фейга, как любимица опального лорда де Вальсамона считалась среди них своей. Но чем больше времени проходило со дня трагической гибели целителя, тем больше отдалялись они от истины его учения. Каждый из доброго десятка человек толковал проповеди по своему, привнося в них собственные новшества, у каждого были теперь свои сторонники, и между Апостолами не стало единства. Каждый из них пытался привлечь девочку на свою сторону, но она слишком любила Валаама и потому решила собрать в рукопись деяния и всё, чему действительно учил он – Евангелие от Фейги.

Последователи Валаама пытались выстроить напротив места, где закончился его земной путь каменную ротонду с вечно горящим огнём, но клирики Храма всякий раз разрушали её и люди просто сложили на этом месте камни, надеясь, когда-нибудь исполнить задуманное. Непорочная-Дева ревностно следила за своей паствой; новое, едва родившееся учение было признано ересью, а его последователи объявлены вне закона. Опасаясь расправы, адепты Валаама собирались под покровом ночи, прячась как звери, в пещерах песчаных холмов правого берега. Там они проводили свои службы, читая молитвы Триолану при свете горящего жертвенника, сходясь во мнении, что Учитель был его Пророком – реинкарнацией Ария – посланным на землю.

Фейга редко посещала эти сборища, сосредоточившись на собственной миссии. Теперь она жила в доме Бальтазара, утром и днём занималась домашними делами, а вечером училась грамоте и письму. Престарелая Хлоя, служанка смещённого Экзарха была медлительна и нерасторопна. Ноги её опухли, став похожими на слоновьи и девочка даже пыталась лечить её, по примеру Валаама водя руками над распухшими чреслами, надеясь в душе, что способности целителя передадутся ей. Но старалась напрасно. Страдающая от тяжести в ногах женщина была добра к Фейге и та пыталась облегчить ей труд, беря всю тяжёлую работу по дому на себя.