– Не надо так уж мудрить, любезный! Это сделал не кто-то сказочно и невероятно сильный, а четверо-пятеро обычных человек. – презрительно сказал Аханахт.

– О, мой господин, вы конечно правы. Мне, недостойному, осталось лишь ответить – почему нет на теле следов борьбы, а на это я ответ на это дать пока что, не готов.

– Ладно, что показал допрос.

– Допрос выявил удивительнейшие вещи – никто не видел, никто не слышал, никто не знает, никто не скажет. Почти как в священной формуле захоронений. То есть ни единого подозрительного звука.

– Ы-ы-э-э-э… – донесся жуткий рев из спальни.

Вельможи побледнели, а Хнемредиу чуть не свалился с кресла.

Из спальни вылетел господин Раджедеф с отсутствующим, в буквальном смысле, лицом, и, не прекращая реветь, пронесся через весь зал и, не попав телом в лестницу, перекинулся через перила, картинно дрыгнув ногами и, несколько мгновений спустя, душераздирающий крик прекратился, завершившись глухим стуком.

– Ну, это… – после некоторой паузы сказал побледневший Уаджар, обращаясь к своему доверенному лицу, – …ты-ы-ы, – Уаджар потыкал пальцем в лестницу, – ну это, того, пойди, взгляни-ка, что там с ним.

Достойный господин Уаджар, видимо, слегка растерялся, отдавая подобное распоряжение, ибо, что там с Раджедефом, в общем-то, было уже ясно – наверняка не компот с киселем он ест на кухне. Чиновник спустился на первый этаж и, вернувшись, торжественно, доложил:

– Слуга земного Бога и богини, смотритель Белой палаты, господин Раджедеф, начал свой путь за скрытый горизонт Запада и вскоре вступит в чертоги Аменти.

– Слава священной девятке. – облегченно сказал господин Небку. – Отмучился, бедняга.

– Мда, – задумчиво произнес Аханахт, – на нем совсем лица не было.

Все присутствующие не могли не согласиться с такой суровой, но справедливой правдой жизни. Достойного вельможу, ныне усопшего, бережно внесли в спальню.

– Почему же он… – пробормотал, принявший совершенно неестественный для египтянина белый цвет, господин Хнемредиу, – … почему только сейчас…

– Да, это и вправду интересно. – кивнул головой господин Аханахт. – Вы так не считаете? – обратился он к господину Уаджару.

– Считаю, и даже собираюсь выяснить этакое чудо. Так о чем мы говорили… а, об отсутствии подозрительных звуков в теченье ночи. Не кажется ли тебе, что это ерунда? – Уаджар требовательно посмотрел на чиновника. – Вот мы сейчас, все услышали прекрасно. Такой крик, такие вопли. Их не услышать невозможно!

– О, да, мой господин, конечно, это ерунда. Требуется более длительный и более детальный допрос, но он требует времени и особых инструментов и всяческих других приспособлений для извлеченья правды.

– Так проводите. С этими, как их, инструментами и приспособленьями. Чего ты ждешь?

– Конечно, господин мой, мы проведем такой допрос, но…

– Что?

– Я и сейчас могу сказать, что допрос ничего не даст – эти люди говорят правду.

– Откуда же ты знаешь, если еще никого не подвесил на дыбу и никого не прижег огнем.

Человек вежливо поклонился.

– Простите, достойные вельможи, но за долгие годы моей работы боги стали открывать мне истину в людских словах и в их поступках. Человек, который перед пыткой врет и тот, кто говорит правду, выглядят совсем по-разному. У них в глазах совершенно разные чувства, они по-разному сжимают губы, иначе держат руки, и пальцы рук у них ведут себя по-разному, а уж тем более глаза и мимика лица. Все это потому, что тот, который врет, собирает мужество и волю, чтобы вынести страдания и не проговориться, а тот второй, просто в отчаяние, за незаслуженные муки и страшно боится, что вдруг оговорит себя. Господа мои, их просто невозможно перепутать! Они отличаются как лев и бегемот, крокодил и слон.