Дальше все было как в кошмаре. Ваня провалился в сон, и только луна возвышалась в звездном небе.
В эту ночь везде горели свечи и лампы. Никто не ложился спать. Горожане смирно сидели возле колыбелек своих детей, а над ними висели кресты. Церковь была заполнена народом, молящимся, о милости Господней. Во главе всех сидел отец Анатолий, его седая борода так и колыхалась на ветру, сложив руки на груди, он читал молитву:
«Господи, Боже Великий, Царю безначальный, пошли, Господи, Архангела Твоего Михаила на помощь рабам Твоим. Защити Архангеле, нас от всех врагов, видимых и невидимых. О, Господень Великий Архангеле Михаиле!»
И лишь один человек не страшился ужаса тьмы… Из-за своей глупости. Здоровый амбал в грязном тряпье, в котором он явился на службу к Хлевадию Баракову ради двухсот рублей и добавки в тридцать рублей, если он будет бить одного смазливого мальчишку-батрака каждый день.
Иннокентий шагал по заснеженной земле, громко напевал своим гортанным пьяным голосом:
– Летят утки, летят утки и два гуся, ох, кого люблю, кого люблю – не дождуся.
Шатаясь и напевая, одну и ту же строку, ноги наконец не удержали его, и он громко плюхнулся на ледяную корку.
– Проклятие! Чертова зима-старушка! Будь ты неладна и весь снег твой!
Громила злобно плюясь пытался встать, но каждый раз поскальзывался.
– Черт! – кричал он каждый раз, когда ему не удавалось подняться. – Катись, собака!
Иннокентий, в конце концов, сдался и лег на холодную морозящую грязь и уже немного посапывая бормотал:
– Чертов Хлевадий, сукин сын, когда-нибудь он у меня еще попляшет.
И вот его глаза уже слипались, но внезапно… Раздался дикий рев! Такой, что боров сразу протрезвел.
– Что происходит! – закричал он, отрывая голову ото льда.
И увидел… Те же кровожадные золотые глаза-факелы с узкими зрачками и белоснежной, улыбкой чеширского кота с небольшими клыками.
– Нет, не надо! – завопил Иннокентий и что есть силы старался отползти как можно дальше от этого зверя.
Глаза с улыбкой медленно следовали за ним.
– Не надо! Нет! Прошу!
И вот он услышал… Шепот! Тихий шепот, как будто сам ветер говорил с ним. А затем чудовищная боль.
– Люди! – кричал он, чувствуя, как его ноги медленно скрючиваются и ломаются будто щепки.
А затем и руки покрылись маленькими ранками, но из них ручьями текли струйки крови.
– Людиии! – вновь воззвал он. – Не бросайтеее!
Но никто из жителей не вышел из своих домов, но все они слышали крики и как новая жертва корчится в муках. И никто не решался выйти. И только желтые глаза, да злобная ухмылка были рядом с Иннокентием, а с его смертью и они исчезли.
Ранним мерзлым утром его труп нашли. Весь изрезанный и искалеченный. Массивная, упитанная шея была надломана и свернута на правый бок. И кровь все еще текла из жертвы, которую настиг «иркутский зверь», как называли его в губернии.
– Надо позвать Анатолия, – сказал один из косматых крестьян. – Пусть похоронят бедолагу.
– Как бы нам на его месте не оказаться.
– Это все тот англичанин! – заявил один из мужиков в рванье. – Надо прибить гада!
Остальные люди ему вторили, выражая бурное согласие.
– Пора сжечь черта!
– Сожжем его!
И вот тело Иннокентия унесли, и разъяренная толпа направилась к дому Хлевадия.
Тот уже все прекрасно знал и его съедал страх. – «Это невыносимо!» – Восклицал он мысленно. – «Столько лет я жил припеваючи, а теперь все псу под хвост! Все из-за этого мальчишки! Да! Мальчишка виноват во всем! Надо от него избавиться раз и навсегда! Но как?»
Взгляд буржуя пал на черный пистолет, висящий у него на стене.
– «Вот как!» – подумал он и возликовал.