. Другие критики говорят об этом иначе, разоблачая хищнические инстинкты чрезмерного освещения деталей частной жизни в медиа; обвинение в медиаубийстве – проблема, впервые отчетливо сформулированная в книге Джанет Мальколм «Журналист и убийца», – нередко становится лейтмотивом медиасобытий, например, когда публично отслеживались все подробности смерти принцессы Дианы, ставшей следствием того, что за ее скоростным автомобилем пытались угнаться так называемые папарацци[47]. Тогда как другие критики, ощущающие, что частная жизнь совершенно необходима для формирования здравого самопонимания, принимают решение не публиковать твиты, не покупать смартфон или не использовать электронную почту. Тот же смысл несут в себе разные явления: обращенные к журналистам призывы уважать частную жизнь других людей, повышать свои этические стандарты и не пренебрегать моральным самоограничением, определяющимся устоявшимися кодексами поведения; критика спама и других типов докучливых сообщений; схемы резервирования данных (предлагаемого такими компаниями, как Reputation.com), которые позволяют частным лицам за определенную сумму хранить свои приватные данные и управлять ими; наконец, судебные разбирательства, нацеленные на то, чтобы закрыть для журналистов возможность неограниченного копания в личных данных, каковое, к примеру, вскрылось в спорах вокруг «хакерского» скандала 2011–2012 гг. в издании Мердока и громкой (хотя и безуспешной) апелляции, направленной в Европейский суд по правам человека Максом Мосли, призвавшим к ответу британскую газету «News of the World» за передовицу, в которой рассказывалось, что он участвовал в «грязной нацистской оргии с пятью шлюхами»[48].

Между тем некоторые критики деприватизации публично призывают юридически закрепить право граждан удалять все следы их прошлой «частной» коммуникации с другими, накопившиеся вплоть до сего дня. Цифровые коммуникационные технологии рассматриваются в этом случае как обоюдоострый меч: хотя индивиды вовсю пользуются коммуникационным изобилием, их жизням могут нанести вред оцифровка, дешевые хранилища информации, простота поиска отдельных ее составляющих, глобальный доступ и все более мощные программные средства – все это вместе увеличивает опасности навеки сохраняющейся цифровой памяти о нашей частной жизни, например, старой информации, вырванной из контекста, компрометирующих фотографий или сообщений, к которым могут получить доступ работодатели или политические враги. По мнению этих сторонников неприкосновенности частной жизни, если изобретение письма позволило людям многие поколения и годы хранить воспоминания, коммуникационное изобилие – это нечто совершенно другое: оно представляется потенциальной угрозой для нашей индивидуальной и коллективной способности забывать вещи, которые должны быть забыты. Прошлое становится вечно настоящим, которое можно воспроизвести одним щелчком переключателя или нажатием кнопки. Эта линия критики предполагает, что проблема цифровых систем не только в том, что они помнят вещи, которые иногда лучше забыть. Она еще и в том, что они мешают нашей способности принимать взвешенные решения, не отягощенные грузом прошлого[49]. В то же время, занимая похожую позицию, новое поколение технически грамотных активистов, защищающее неприкосновенность частной жизни и связанное с такими сетевыми организациями, как Privacy International и Open Rights Group, запустило ряд публичных программ, например, в защиту более строгого применения правил, определяющих сроки действия тех или иных данных, за развитие технологий по защите частной жизни (так называемых PET), а также против некоторых явлений – публично доступной геопространственной информации о частных жилищах; правительственных инициатив по регулированию доступа к сильной криптографии; корпоративного злоупотребления базами данных о клиентах; нерегулируемой прослушки и хакерских подразделений медийных организаций