«Дигло <момчето> пушката да я <лисицата> убие. Она му рекла: «Не ме убивай! След малко че се окотим и че ти дадем лисиче». // По-натам сретнали вълк. Дигло пушката, а вълк му рекъл: «Не ме убивай! Скоро че се окотим и че ти дадем вълче». // По-натам го срещла мечка… // Най-после ги сретъл лъф…»6 (СБНУ, кн. 49, № 8).

Однако текст может содержать маркер, ограничивающий длину цепи, хотя в смысловом плане никаких ограничений могло бы и не быть. Так, в чешской сказке «Дракон с двенадцатью головами» в тексте, предшествующем эпизоду набора помощников, указывается, что лес, в который попал герой, был «tři dni dlouhý». Соответственно, встречая каждый день нового зверя, герой мог получить лишь трех помощников:

«Když tak tím lesem šel první den, vyběhl proti němu vlk…// Druhý den vyběhl proti němu z houští medvěd…// Třetí den vyběhl proti němu lev…»7 (Erben, 1949, с. 42–47).

Введение подобного маркера в текст – очень распространенный прием в волшебных сказках, динамичных по своей сути. Многие из них начинаются с указания на то, что у родителей было три сына, или что у трех матерей, отведавших волшебной рыбы, родились три сына, или что герою были вручены три яблока, которые можно было разломить только около воды, и так далее.

Достаточно часто нам приходится сталкиваться и с проблемой различения троичности как минимального количества множественности и утроения как результата расщепления одного из элементов двоичности. В последнем случае «все многообразие плана выражения вызывается… тождественными функциональными причинами: выделением из троичной конструкции третьего звена как действительного, истинного, «настоящего» в противовес предшествующим – несущественным, ложным, ненастоящим»8. То есть за такого рода троичностью всегда стоит противопоставление двух планов – планов истинного и ложного героя. Причем в реальности сказочного текста элемент ложного героя может расщепиться и на три составляющие (теоретически их число может быть и большим). Так, в сказке о Белом Полянине есть эпизод встречи побратимов с дедом. Встреча происходит четыре раза, то есть перед нами цепь нанизывания, состоящая из четырех звеньев, дополнительно скрепленных репризой:

“Утром три брата на охоту поехали, а Ивана- царевича дома оставили… Он наварил, нажарил к обеду всякой всячины, сел на лавке да трубку покуривает. Вдруг едет старый дед в ступе, толкачом подпирается, под ним ковета на семь саженей лита, и просит милостыни. Царенко дает ему целый хлеб; дед не за хлеб,за него берется, крючком да в ступу, толк-толк, снял у него со спины полосу да самых плечей, взял половою натер да под пол бросил… Вернулись братья с охоты, спрашивают Царенка: «Никого у тебя не было?» – «Я никого не видел; разве вы кого?» – «Нет, и мы не видали!»//

На другой день дома остался Иван Поваренко…//

На третий день дома остался Белый Полянин…//

На четвертый день остался дома Иван Сученко…// (Афанасьев, т. 1, № 139).

Как мы видим, в смысловом отношении первые три звена тождественны: персонажи не справляются с врагом и скрывают свое поражение. Четвертое звено противопоставлено первым трем, которые на смысловом уровне сливаются в одно – персонаж побеждает неожиданного врага и тем самым доказывает, что именно он и является истинным героем: «…опять едет старый дед в ступе, толкачом подпирается, под ним ковета на семь саженей лита, и просит милостыни. Царенко дает ему целый хлеб; дед не за хлеб, за него берется, крючком да в ступу – ступа и разбилась…» (там же).

Однако в эпизодах, подобных описанному, сказка, несмотря на заявленное количество персонажей – три, может не редуплицировать элемент «ложный герой», а слить нерезультативные действия персонажей в одно. Таким образом в реальном плане сказки проявляется скрытая обычно двоичность. Так, в чешской сказке на сюжет АТ 550 «Иван-царевич и серый волк» старшие братья решают путешествовать вместе – таким образом, их пути сливаются в один. И они вместе совершают неправильный с точки зрения сказочной логики поступок и лишаются помощника: