Я спрыгнул вниз и поскреб подошвы на ботинках мертвеца. Они были покрыты толстым слоем угольной пыли.

Однако же самое начало дела не время для раздумий; даже о тех безумных фразах, которые тип с белыми бакенбардами выкрикнул Хоскинсу: «Это ты его убил, и тебя за это повесят, милый мой самозванец! Я видел тебя в повозке!» В тот момент эти размышления следовало отбросить. Я повернулся к Пруэну.

– Вы были правы, – сказал я ему, – внутри и в самом деле оказался труп.

Он стоял на некотором расстоянии, одной рукой обтирал рот тыльной стороной ладони, а другой прижимал к груди фляжку с джином и сверлил меня взглядом своих слезящихся глаз. На секунду мне показалось, что он готов расплакаться. Однако он заговорил.

– Я не знал об этом, – пробормотал он едва слышно, – господи помоги, не знал.

Казалось, его хриплый голос звучал откуда-то издалека. Я выхватил фляжку из его руки и дернул его на себя. Он страшно дрожал.

– Все еще настаиваешь, что, кроме тебя, здесь никого ночью не было? – спросил я. – Если так, то пойдешь по делу об убийстве.

Повисла тишина.

– Я не виноват, сэр. Говорю же вам… это… я… да, я был один…

– Подойди-ка сюда, ближе. Знаешь его?

Он отвернулся с такой неожиданной прытью, что невозможно было ухватить выражение его лица.

– Его? Никогда не видал. Нет. На испашку какого-то смахивает.

– А теперь на нож посмотри. Видел его когда-нибудь?

Пруэн развернулся и заглянул мне в лицо с прежним упрямством во взгляде водянистых слезящихся глаз:

– Да, говорю вам честно и откровенно, я этот ножик тысячу раз видел. Он отсюда, поэтому я его и знаю, делайте с этим что хотите! Сейчас докажу! – Он кричал так, будто я выказывал недоверие. Дернув меня за руку, он указал пальцем в сторону ряда витрин, стоявших посередине зала. – Он из этого шкафа. Ханджар называется, персидский кинжал такой. Слыхали? Ха! Зуб даю, не знали! Ханджар носят с собой эти вот, которые ковры на стены вешают. Кривой такой. Ханджар пропал из той витрины… – Его голос приобрел привычную певучесть, с которой он выдавал заученную наизусть речь, как вдруг он осознал, что именно сказал; он моргнул, вздрогнул всем телом и прислушался к себе.

– Так ты знал о том, что он пропал?

Вновь тишина.

– Я-то? Нет. Я имел в виду, что теперь-то я об этом знаю.

– Мы вернемся к этому после того, как я сделаю пару звонков. Здесь есть телефон? Отлично. Кстати говоря, все еще настаиваешь, что мистер Джеффри Уэйд уехал из города?

Он по-прежнему упорно на этом настаивал. Как он мне сообщил, в отсутствие хозяина за музей отвечал мистер Рональд Холмс. Мистер Холмс жил неподалеку, в служебной квартире на Пэлл-Мэлл-плейс. Пруэн с каким-то дьявольским рвением упирал на то, что мне необходимо тотчас же связаться с ним. Не прекращая болтать ни на секунду, Пруэн подвел меня к двери с надписью: «Хранитель». Однако, нажав на выключатель на стене за дверью, он отшатнулся от открывшегося зрелища, и я готов был поклясться, что для него это было такое же открытие, как и для меня.

Несмотря на то что внутри не было никаких новых трупов, можно было с уверенностью сказать, что здесь совершались некие насильственные действия. Комната выглядела просторной и уютной, на стенах висели восточные ковры. Там стояло два стола: один большой, со столешницей красного дерева в центре, а другой – конторский стол для пишущей машинки в углу, окруженный шкафами. Кресла были обтянуты красной кожей, а на стенах красовалась мавританская резьба, на фоне которой рамки с фотографиями смотрелись чужеродно и диковинно. На столе из красного дерева сбоку от пепельницы, наполненной окурками, лежала раскрытая книжечка.